Конечно, вышеупомянутые ученые заметили наличие конфликта между Альваро и конверсо, но они не смогли дать этому правдоподобного объяснения, потому что не сумели связать этот конфликт с его настоящим источником — переговорами Альваро с толедцами. Это более объяснимо в случае Амадора, который не знал о булле об инквизиции, но менее понятно в случае других ученых, которые, зная об этой булле, приписали это ложным причинам. И поэтому тоже большинство из них считало, что конфликт был давним, когда на самом деле он возник гораздо позже. Отсюда и происходит и близость по времени между двумя событиями — изданием буллы 20 ноября 1451 г. и возникновением заговора примерно через год после этого.
Таким образом, все части этой исторической головоломки встают на свои места. Конверсо предприняли радикальные шаги против Альваро не из-за его проеврейской позиции, а из-за его антимарранских действий, и эти действия ни в коем случае не были «контрударами», нанесенными коннетаблем для самозащиты, а были прямым и неспровоцированным нападением на жизненно важные позиции конверсо. Соответственно, Альваро не был, как думал Амадор, мучеником, пострадавшим за свою либеральную политику по отношению к евреям, а пал жертвой антилиберальной политики, которую он повел по отношению к конверсо. Эта политика была, с точки зрения последних, настолько грубой, жестокой и переполненной опасностью, что вынудила их принять отчаянные меры. Итак, если марраны плели интриги против Альваро, именно они нанесли контрудары в целях самозащиты, и после одного из них, который представлял собой заговор, Альваро пал.
Но тот факт, что мы можем видеть логичный мотив для предположительной акции марранов, еще не доказывает того, что сама акция имела место. Чтобы доказать это, мы должны предоставить достаточно убедительное свидетельство, и таким образом мы перейдем от аргументов, касающихся «мотива» для заговора, к свидетельству о «действии».
Из всех ученых, которых мы упомянули в связи с этой гипотезой, единственным представившим свидетельство в поддержку своей теории был ее создатель, Амадор де лос Риос. Нет сомнения в том, что именно это свидетельство в первую очередь заставило таких людей, как Грец, Ли и Эредиа, принять всерьез его утверждения о заговоре.
Амадор сконцентрировал большую часть собранных им данных на том, что случилось в Бургосе до того, как Альваро был схвачен. В обвинении, построенном им против конверсо Кастилии, Амадор пытался показать, что они находились в самом сердце заговора, что они активно поддерживали короля Хуана II в его стараниях уничтожить своего Первого министра, а человеком, игравшим во всем этом ведущую роль, был епископ Бургоса. Согласно Амадору, Алонсо де Картахена «не чуждался и не жалел средств, даже самых необычных и нечестных», чтобы продвинуть план разгрома коннетабля и «довести его до конца»[2163]. Но более поздний ученый, Франсиско Кантера, высказал совершенно иное мнение по этому поводу.
В своем биографическом этюде о семье Санта Мария (семья Павла из Бургоса) Кантера отвергает «тяжкие обвинения», которые Амадор делос Риос «обрушил без всяких доказательств» против «одного из наших самых выдающихся прелатов»[2164]. В противоположность Амадору, который, согласно Кантере, «плохо прочитал источники и интерпретировал их еще хуже»[2165], Кантера не находит свидетельства для утверждения, что епископ вместе с королем планировал смерть или заключение дона Альваро, а единственное, что ясно следует из источников в отношении епископа и его семьи, это, согласно Кантере, следующее: 1) их абсолютная и максимально надежная преданность монарху, 2) их решительный энтузиазм по отношению к Альваро де Луне в течение почти всего его правления и 3) «сдержанное личное отступление [от Альваро], когда они сочли это необходимым, исходя из их лояльности королю и пользе Кастилии»[2166].
Можно с легкостью согласиться с первым положением и, в общем, также и со вторым, но третье остается бездоказательным и на самом деле противоречит главной предпосылке. Если «абсолютная преданность» монарху была главным правилом поведения этой семьи, то как же в те критические дни, когда король прилагал максимум усилий, чтобы схватить Альваро и положить конец его власти, они могли ограничиться «сдержанным отступлением от Альваро», как столь элегантно определил это Кантера? Разве их «абсолютная лояльность королю» не требовала полного сотрудничества с монархом и активной помощи в его решительных действиях? Похоже, что Кантера не обращает на это внимания, а более всего, он не замечает тот факт, что кроме понятий «король» и «Кастилия» у конверсо было в мыслях еще кое-что, а именно: их права, свобода и безопасность, которым был нанесен такой ущерб действиями Альваро.
На протяжении всего обсуждения происходившего в те дни между епископом Бургоса и Альваро де Луной[2167] Кантера не посвящает ни единого слова событиям в Толедо. Не касается он и претерпевшей кардинальные изменения политики Альваро по отношению к конверсо или издания буллы об инквизиции, явившейся прямым результатом этой политики. Кантера просто игнорирует эти факты, как будто они имели место в другой стране или не имели никакого влияния на развитие отношений между Альваро и конверсо. Но они неизбежно влияли, и очень сильно! И поэтому, если мы рассматриваем то, что мы знаем об этих взаимоотношениях в свете предшествующих событий, мы должны прийти к заключению, что бургосский епископ не мог оставаться нейтральным, или пассивным, или отстраненным в решающей борьбе, разыгравшейся в Бургосе в 1453 г.
Что мы знаем об отношениях между Альваро и Картахеной в те дни? Какое свидетельство имеется у нас о том, что епископ был замешан в заговоре против коннетабля? И какое существует свидетельское показание касательно той роли, которую другие марраны играли в этом деле?
Несомненно, самая важная информация об отношениях между Альваро и епископом включена в заявление самого Альваро, изложенное в «Хронике дона Альваро де Луны». Он сделал это заявление незадолго до своего ареста, когда его уже окружили враги, в ответ на предложение одного молодого человека, который вызвался помочь ему бежать из города. Имя этого молодого человека было Альваро де Картахена, и он был сыном Педро де Картахены, брата епископа, в чьем доме в Бургосе остановился коннетабль. Друзьям Альваро, которые тоже остановились в этом доме, молодой человек показался заслуживающим доверия, а его предложение искренним и дельным. Они посоветовали коннетаблю принять его предложение, но Альваро отклонил их совет, приводя по этому поводу следующий довод:
Вы знаете, что этот Альваро де Картахена из семьи конверсо, и вы также знаете, как много зла желают мне эти конверсо. А вдобавок, этот Альваро де Картахена — племянник епископа Бургоса, который, как я хорошо знаю, мой самый большой противник в этом деле.[2168]
Кантера считал, что из этого высказывания об отношении епископа к коннетаблю невозможно сделать какой-либо вывод, в особенности тот, что Картахена якобы был в тайном сговоре с королем с целью схватить Альваро и заключить его в тюрьму. Кантера не придавал значения утверждению Альваро о том, что бургосский епископ был его главным врагом, сделанному, когда он, Альваро, «был измотан, дезориентирован и подозревал всех и каждого»[2169]. Однако это мнение Кантеры о настроении и состоянии Альваро, и в особенности о его способности в то время к трезвому суждению, не имеет оснований и фактически противоречит нашим источникам.