Продвигаясь в том же направлении и изрыгая ту же ругань в качестве аргументов, Эспина начал свою кампанию против евреев за несколько дней до смерти Капистрано и около десятилетия до того, как да Фельтре начал свою. Отношения между ним и его братьями по духу, тремя вышеупомянутыми итальянскими монахами, никогда, насколько мне известно, не были исследованы, и мы не знаем, испытал ли Эспина их влияние. Не будет, однако, слишком смело предположить, что такое влияние, прямое или косвенное, было оказано. В любом случае, эти четверо монахов были связаны между собой организационными и идеологическими узами. Все четверо были францисканцами, обсервантами и лидерами той же нищенствующей фракции, и все они посвятили свои жизни злобной ненависти к евреям и иудаизму, пользуясь средствами самых гнусных обвинений. Капистрано делал это в Германии, оба Бернардина — в Италии, а Алонсо де Эспина — в Кастилии.
Если его собратья-обсерванты рассматривали евреев в качестве угрозы христианскому миру в Италии, где число еврейских общин было относительно мало, не стоит удивляться тому, что Эспина видел испанское еврейство — включая конверсо, которых он считал евреями, — самой большой угрозой, перед которой когда-либо стояла христианская земля. Поэтому он считал свою задачу значительно более жизненно важной, чем задачу своих собратьев в Европе, и в той же мере еще более трудной. Трудность, как он видел, заключалась не только в количественной мощи еврейских и марранских сил, но и в их особой социальной позиции и далекоидущем общественном влиянии.
Он знал, что большинство испанских евреев были крещены, и, хотя для него они были евреями в другом обличье, ни испанские короли, ни большая часть грандов их таковыми не видели. Когда Эспина начинал свою кампанию, антимарранская партия в Испании как раз потерпела сокрушительное поражение с потерей всех достижений, приобретенных в Толедо, и с реставрацией прежнего статуса конверсо в городе. Нелегко было начать контратаку после такой тотальной капитуляции. Но Эспина сделал именно это. Поражения и отступления в «борьбе за веру» только стимулировали его к более активным действиям.
Эспина понимал, что в сравнении с конверсо евреи представляли собой второстепенный элемент стоящей перед ним проблемы. В широком еврейском фронте, который он видел состоящим из двух флангов — меньшего, «явных» евреев, и большего, «тайных» евреев-конверсо, — последние казались решающим фактором и силой, с которой будет труднее справиться. Из различных соображений, поддерживающих это предположение, три следующие были, пожалуй, важнейшими.
Для начала рассмотрим вопрос власти. Если евреи полагались на добрую волю правителей, которая была ненадежной и в любой момент могла смениться немилостью, то конверсо являлись частью правительства и прочно укрепились в королевской администрации, так же как и в администрации Церкви. Кроме того, если канонический закон, гражданский закон и христианская практика дискриминировали евреев почти в каждой сфере, конверсо пользовались поддержкой законов, учений христианства и политики Церкви. Наконец, в то время как атаки на испанское еврейство могли быть подстегнуты аналогичным опытом других христианских стран, в отношении марранов не с кого было брать пример, поскольку ни одна европейская страна не имела такой большой общины крещеных евреев, как Испания. По всем этим причинам Эспина счел позицию «открытых» евреев более уязвимой и, соответственно, той, по которой легче нанести удар. Поэтому он решил вначале напасть на евреев, а потом, когда люди будут разбужены его кампанией, ударить по марранам, назвав их евреями, и, разумеется, «доказав» их еврейство. Конечно, ничто из этого не было простой задачей, но действовать в таком порядке было намного легче, чем с самого начала повесить на конверсо все преступления, которые можно приписать евреям, и сделать это убедительно. Такова была стратегия Эспины.
Таким образом, Эспина, следуя урокам своих учителей-обсервантов, обрушил свои атаки на евреев, представляя их мифическими вампирами, жаждущими христианской крови. Позже мы подробно изложим его фантастические обвинения, которые столь многие доверчивые христиане в Средние века вовсе не считали чем-то невероятным. Сейчас мы коснемся только его обвинений, касающихся еврейской экономической и социальной деятельности. Этим обвинениям, построенным на «реалистической» почве, было легко поверить, несмотря на их утрированный характер. На самом деле благодаря им Эспина заставил аудиторию поверить своим самым диким измышлениям.
Полномасштабных исследований о положении евреев под властью Энрике IV не существует. Тем не менее можно с уверенностью сказать, что первая половина его царствования была для испанских евреев спокойной передышкой в бурном последнем столетии их жизни в Испании. Когда Энрике взошел на престол в 1454 г., еще оставались в силе некоторые из множества ограничений прав, наложенных на евреев папой Евгением IV в его булле от 8 августа 1442 г., ограничений, широко принятых инфантами Арагона. Как мы уже отметили, Альваро, вернувшись к власти, не обращал внимания на папские ограничения, а Энрике IV, терпимый ко всем меньшинствам, в особенности высоко ценил услуги евреев и не видел причины нарушать этот порядок. В результате в течение этого периода евреи занимали многие должности в откупе и сборе налогов как для короля, так и для знати. Также они имели откуп на доходы церквей и поступления монастырей, церковных приходов и корпораций и управляли поместьями крупных господ, светских и духовных, в качестве казначеев и мажордомов[2254].
Нет сомнения в том, что большинство этих евреев принадлежало к процветающим, высокооплачиваемым группам, члены которых также занимались и другими, не менее выгодными предприятиями, включая крупномасштабные денежные ссуды, международную торговлю, внутреннюю торговлю различными дорогими товарами (например, специями), медицину, фармацевтику и юриспруденцию. Эти группы не составляли большинства еврейской общины Испании. Но они были осязаемым меньшинством, составляющим высшие слои общины, откуда шел немалый поток денег в еврейские низшие классы. Последние состояли по преимуществу из ремесленников, лавочников, земледельцев, чиновников, второразрядных представителей вышеупомянутых занятий и функционеров в общинных и религиозных сферах. Эти евреи, конечно, были далеки от богатства, но еще чаще — далеки от бедности. В любом случае, возможности были для них открыты, в особенности для представителей среднего класса, а настоящая беднота была редкостью в еврейской общине.
Эспина считал такое положение евреев скандальным вызовом христианскому закону и учениям. Если христианство позволяло существование евреев в своих странах, оно делало это на том условии, что те находятся там в постоянном порабощении в наказание за богоубийство. Но это порабощение, подчеркивал он, навечно запрещает им не только доступ к должностям во власти (а отсюда всякое право на общественную должность) среди христиан, оно также отказывает им во всех самых необходимых вещах для жизни свободных людей, как то свобода общения, свобода местожительства, передвижения и выбора профессии. Более того, это лишает их возможности вести достойную жизнь даже в их собственной общине, ибо вечное порабощение, к которому они приговорены, должно состоять из несчастий, подавленного состояния, унижения, а самое главное, из тревоги и страха. Эти условия, согласно Эспине, были уже обеспечены евреям еще Моисеем, когда он проклял их, предвидя их великое преступление: «Будешь служить врагу твоему, которого пошлет на тебя Господь, в голоде и жажде, и наготе, и во всяком недостатке; он возложит на шею твою железное ярмо, так что измучит тебя» (Второз. 28:48). Эспина все же забыл добавить, что ужасные мучения, на которые евреи были обречены, означали не только отбытие наказания, но еще и средство для избавления, ибо только через исключительные страдания и горести можно побудить евреев оставить их открытое неповиновение[2255]. Однако если позволить им жить свободно, то их условия будут просто поощрять их продолжать свое отвержение христианства, и, как следствие, отрава иудаизма не исчезнет с лица земли[2256].
2254
См. Baer,