Закончив свою работу в мае 1462 г., он представил королю и архиепископу отчет о своей инквизиторской деятельности в Толедо и о том, какие выводы он сделал из этого опыта[2269]. Его отчет, несомненно, сопровождался рекомендациями будущих действий в Кастилии, но из этого отчета до нас ничего не дошло. Мы можем только догадываться на основе имеющихся у нас других свидетельств о его общем направлении и с достаточной степенью уверенности счесть, что этот отчет привел короля к отмене другого плана, который тот рассматривал и намеревался привести в действие в случае неудачи подхода Оропесы.
1 декабря 1461 г. эмиссар Энрике IV в Риме представил папе Пию II просьбу о том, чтобы он санкционировал основание инквизиции, которая занялась бы проблемой некоторых еретических взглядов, похоже, появляющихся в Кастилии. Король предложил назначить четырех инквизиторов, одним из которых должен быть Иаков де Виньеро, папский нунций и главный сборщик папских налогов, а тот, вместе с епископом Картахены, назначит с одобрения короля трех других инквизиторов. Далее петиция выражает желание короля, чтобы инквизиторы действовали по всем вопросам в согласии с направлением общего права (juris communis) и в соответствии с привилегиями, данными папством его предшественнику касательно основания инквизиции. Привилегии, о которых идет речь, были, по-видимому, теми, что были пожалованы Хуану II Кастильскому 20 ноября 1451 г.
Первый вопрос, возникающий в связи с этой петицией, — когда Энрике решил ее подать? А второй — зачем? Бельтран де Эредия считает, что просьба ходатайствовать об учреждении инквизиции в Кастилии была подана представителем Энрике в Риме в последний месяц 1461 г., но тут возникают некоторые трудности. Это означало бы, что король сделал свой шаг в Риме после того, как дал Оропесе право основать епископскую инквизицию во всех приходах королевства. Более того, это означало бы, что он начал действовать в то время, как Оропеса вел свои расследования в Толедо, предполагая, что его работа послужит прелюдией к аналогичным процессам в других городах. Если принять дату, предложенную Эредией, то окажется, что Энрике проявил слишком большое недоверие к Оропесе.
Эту проблему можно значительно преуменьшить, если предположить, что Энрике послал свои инструкции в Рим до встречи с главой иеронимитов. Мы должны вспомнить, что Энрике обещал францисканцам способствовать установлению инквизиции, и именно это он и сделал. Мы прекрасно можем понять, почему он хранил свои шаги в секрете. Он хотел избежать преждевременного протеста со стороны придворных конверсо и не хотел дать фанатичному Эспине новую пищу для его кампании. А главное — он мог пытаться предотвратить давление Эспины по поводу условий его петиции; и когда он обратился к папе, то включил в свое обращение два положения, которые могли послужить причиной такого давления. Первое заключалось в том, что назначение всех инквизиторов должно происходить с согласия короля, а второе — в том, что если доминиканцам было обещано, что всеми инквизиторами будут члены их ордена, то Кастилии такое обещание не подойдет. Король мог, конечно, включить такое положение в обращение францисканцев, но и им он не хотел давать управление инквизицией. В особенности он возражал против передачи инквизиции в руки человека вроде Эспины, который наверняка превратит ее в смертельную институцию, направленную на уничтожение конверсо.
Однако подготовка петиции к папе могла занять больше времени, чем предполагалось. Она могла претерпеть различные изменения и потребовать ряд консультаций с королем, прежде чем быть окончательно представленной курии. Тем временем Оропеса предстал перед королем со своими предложениями, которые еще больше убедили Энрике в необходимости установления инквизиции. Поэтому он велел своим агентам представить петицию папе. В конце концов, он не знал, что выйдет из плана Оропесы, в особенности после того, как реакция епископов на этот план была, мягко говоря, разочаровывающей. Не мог король и оценить результатов толедской деятельности Оропесы в ноябре. В лучшем случае, это было местным экспериментом, исход которого невозможно предугадать. Поэтому король решил подать свою петицию папе, не сообщив об этом Оропесе.
15 марта 1462 г. папа ответил на эту петицию буллой Dum fidei catholicae[2270]. В этой булле папа санкционировал установление инквизиции в Кастилии в направлении, предложенном Энрике, но при этом увеличил прерогативы своего нунция за счет того, что предложил король[2271]. Назначение инквизиторов, однако, оставалось предметом утверждения короля, а моменты разногласий могли быть обсуждены заново, если Энрике хотел их изменения. Но к моменту, когда булла дошла до сведения Энрике, Оропеса завершил свою работу в Толедо и представил отчет.
Судя по взглядам, выраженным им на проблему конверсо в результате его толедского опыта, ясно, что его отчет представил эту проблему не в том свете, в котором она виделась, когда он впервые встретился с королем. Группа марранов в целом включала, конечно, в себя отдельных лиц, которые в своих представлениях склонялись к иудаизму, но ни своим числом, ни взглядами они не составляли еретическое движение. Ни в том, что они делали, ни в том, что говорили, не было ничего, что отражало бы позицию массы конверсо, и они вряд ли демонстрировали отступления от веры, которые не могли быть исправлены соответствующими наставлениями. Он сам применил такие наставления в Толедо, и результаты были исключительно обнадеживающими. Случаи отступления, которые он нашел среди «новых христиан», были скорее результатом незнания, чем злонамеренности (то есть упрямых заблуждений, которые могли быть определены как ересь), и отступники с готовностью приняли его наставления вместе с наложенными на них наказаниями. Принимая во внимание все это, Оропеса приходит к выводу, что группа конверсо не представляет собой опасности для веры.
Но это не было единственным выводом, сделанным Оропесой из его расследования. Другой вывод был не менее радикальным и не менее отличающимся от общепринятого мнения. Как теперь считает Оропеса, суть проблемы лежит не в среде конверсо, а в лагере «старых христиан» — то есть в фундаментальном нежелании последних признать конверсо как равноправных граждан. Именно это нежелание заставляет «старых христиан» смотреть на конверсо с постоянным подозрением и склоняет их принять любой непроверенный слух о религиозном поведении марранов. Это же нежелание было и причиной, и корнем большей части критики «старых христиан» в адрес социального поведения марранов, а также страшной ревности по поводу достижений конверсо. На самом деле это простой случай глубокой групповой ненависти, которая ищет оправдание в несуществующей ереси или использует религиозные отклонения отдельных лиц для преследования большинства. «Старые христиане», которые принимают участие в таких преследованиях, отступают от веры не меньше, чем любой из заблуждающихся «новых христиан», и, таким образом, они тоже нуждаются в наставлениях о настоящем христианском поведении. Для Алонсо де Оропеса всякий моральный грех составляет также и религиозное прегрешение, но, рассматривая это с чисто светской точки зрения, его позиция может быть сформулирована так: Кастилию нужно лечить от социальной, а не религиозной болезни[2272].
Согласно Сигуэнсе, иеронимитскому монаху, который написал историю своего ордена, никто в Толедо — ни «новые христиане», ни «старые» — не жаловался на ведение расследования Оропесой, и все, включая тех, что были наказаны, согласно Сигуэнсе, даже строго, приняли вердикты Оропесы с открытым сердцем[2273]. Однако совершенно очевидно, что наложенные им наказания были, по большей части, легкими. Если бы они включали в себя сожжения на костре, длительные тюремные заключения, отлучения, тяжелые денежные штрафы и тому подобное, наказанные не приняли бы свои наказания спокойно или «без возражений», как назвал это Сигуэнса. Поэтому мы должны заключить, что наказания состояли из епитимий разной продолжительности и строгости и относительно умеренных денежных штрафов. Но это означает, что в глазах Оропесы отклонения от христианства среди конверсо и моральные отступления «старых христиан» проистекали от незнания, искушения или помутнения рассудка скорее, чем от определенных еретических убеждений, в которые твердо верят и за которые упорно держатся.
2270
См. V. Beltrán de Heredia, «Las bulas de Nicolás V acerca de los конверсо de Castilla» //