28 сентября они встретились в Бургосе, бывшем в течение некоторого времени их штаб-квартирой, и обратились к королю с формальным письмом, в котором указали на непорядки, якобы имевшие место в королевстве, требовавшие немедленного исправления. Прежде всего, их претензии сконцентрировались на религиозной безнравственности, от которой, по их убеждениям, тяжело страдало королевство, и они подчеркнули то, что по их словам было «печально известно при дворе» — а именно то, что король поместил в свое близкое окружение «неверных», «врагов католической религии» и «других, которые, хотя и христиане по имени, весьма подозрительны в [католической] вере», в особенности поскольку они «верят и подтверждают, что нет другого мира, кроме того, в котором мы живем, и где люди рождаются и умирают, как животные», что является «ересью, разрушающей католическую веру»[2310]. Под «неверными» они подразумевали мавританских охранников короля и, возможно, некоторых евреев при дворе, которые играли важнейшую роль в финансовой администрации; «христианами по имени» они называли «новых христиан», в особенности тех, которые окружали Диего Ариаса Давилу, одного из самых преданных слуг короля, обвиняемого в отрицании загробного мира.
В основном, однако, это было не личным выпадом, а новым элементом в кампании против монархии — элементом, введенным Пачеко и его друзьями с целью привлечь на свою сторону сильные антисемитские и антимарранские слои старохристианского населения. Именно поэтому они так резко критиковали назначения «неподходящих» индивидуумов, которые обладали «слабым пониманием» (indotos), на понтификальные и нижние церковные посты, притом что некоторые из них были сделаны при помощи подкупа некоторых лиц из королевского окружения, способных повлиять на короля в вопросе об этих назначениях. И здесь, вне сомнения, дворянские критики намекали на конверсо, так же как они, безусловно, подразумевали их, когда говорили о многочисленных назначениях судей, veinticuatros и рехидоры в городах, «чтобы грабить и угнетать Ваших подданных»[2311].
Далее они жаловались на обесценивание денег, что стало результатом деятельности казначейства Давилы и причинило «нестерпимый ущерб» народу и привело к обнищанию бедных и средних слоев[2312]. Они жаловались на чрезмерные налоги, взимаемые «чиновниками Вашего Величества» (известными как евреи и конверсо) и снижение потолка цен на товары, продаваемые христианами евреям и маврам. Это снижение цен, достигнутое «подарками», преподнесенными евреями и маврами королевским чиновникам, обратилось в разорение бедных рабочих, в чью защиту вновь подняли голос критики. Ясно, что Пачеко и его друзья-аристократы старались привлечь на свою сторону низшие и средние классы путем укрепления их вражды к конверсо, так же как к евреям и мусульманам. Отсюда и их тирады против мавританских стражников короля, против его якобы терпимости по отношению к их преступному насилию и его расположенности к мусульманам, которое поощряет многих христиан переходить в ислам[2313].
Играя роль преданных подданных, которые не заинтересованы ни в чем ином, кроме блага своего господина и, разумеется, процветания страны, они перенесли все упреки по поводу проблем королевства, включая проистекающие из коррупции и пренебрежения, с Энрике на его министра, графа Ледесмы. Они обвинили графа в том, что он подверг короля такому нестерпимому угнетению, что тот не мог более самостоятельно делать то, что «естественный разум» диктовал ему делать. Отсюда они перешли к обвинению, которое было, разумеется, наиглавнейшим для них, потому что граф, утверждали они, «обесчестил Вашу личность и Ваш королевский дом, завладел вещами, принадлежащими только Вашему Высочеству» (явный намек на отношения Бельтрана и королевы), и добился того, что король заставил аристократов присягать на верность донье Хуане как наследнице престола, «называя ее принцессой, кем она не является, потому что это абсолютно ясно и Вашему Высочеству и ему, что она не является дочерью Вашего Высочества». Более того, он поместил под свой надзор инфантов дона Альфонсо и донью Изабеллу, и все подданные королевства боятся, что он и другие, выполняющие его волю, причинят смерть этим инфантам и наследование этих королевств перейдет к донье Хуане. Наконец, они утверждали, что он устроил «лишение дона Альфонсо» его прав, «не сделав его магистром ордена Сантьяго, который Ваш отец, Хуан II, оставил ему», и перевел это наследие на себя самого. Как следствие, они потребовали, чтобы король приказал арестовать графа Ледесмы и его приспешников, освободил инфантов из их заключения, вернул звание магистра ордена Сантьяго инфанту Альфонсо и созвал кортесы, на которых Альфонсо будет провозглашен наследником престола[2314].
Во многом эта тирада напоминает петиции против Альваро, адресованные аристократами Хуану II, но в данном случае это гораздо более оскорбительно для достоинства короля и несравненно больше вредит его интересам. Теперь силы, стоявшие за Пачеко, включали в себя восемь графов (все они были ведущими грандами), двух аристократов и двух епископов, адмирала Кастилии, магистра Калатравы и глав некоторых городов (Мурсия, Каньете, Монсон и Фроместа)[2315]. В военном отношении король все еще был сильнее. Но то, что в этот момент заботило Энрике более всего, было не военной силой заговорщиков, а их способностью нанести ему моральный ущерб. То, что до сих пор могло быть представлено просто злокозненными слухами, стало, посредством письма от 28 сентября, формальным обвинением, поддержанным авторитетом знати и, следовательно, заслуживающим гораздо большего доверия. Как мог он доказать, что Хуана была его дочерью, а не плодом супружеской измены ее матери? Пойдя на войну, он мог бы сокрушить своих врагов, но не свое бесчестье, напротив, он еще больше распространил и усилил бы его, потому что тогда люди будут называть его не только импотентом, но и убийцей тех своих подданных, которых он не смог заставить замолчать. Он стоял перед необходимостью ответить на нападки способом, могущим привести к скандалу. Энрике созвал свой совет, чтобы выслушать его мнение.
Среди прочих приглашенных на это совещание был его старый учитель, друг и советник Лопе де Барриентос. Барриентос настаивал на войне против предателей и рьяно поддерживал эту идею. Но рассерженный Энрике отклонил его совет, выказывая отвращение к гражданской войне. «Эту проблему нужно разрешить иным путем, а не тем, что Вы советуете», — сказал он. Барриентос не остался в долгу. «Поскольку Вы не хотите защитить свою честь и отомстить за свои обиды, не надейтесь царствовать в сиянии славы, — сказал епископ. — В одном я могу Вас заверить: с этого момента Вы останетесь самым униженным королем во всей испанской истории»[2316]. Прогноз Барриентоса подтвердился.
Но Энрике пошел своим путем. По всей вероятности, теперь он понял, что совершил чудовищную ошибку. Пачеко, хитрый лис, переиграл его. Но прошлого уже не вернуть, и он не мог изменить своего заявления от 4 сентября по поводу наследования престола. Случилось самое худшее из того, чего опасался Энрике: в руках бунтовщиков было смертельное оружие, с помощью которого они могли уничтожить его. Он знал, что побежден, но не видел иного пути, кроме войны или дальнейшей капитуляции. Он предпочел капитулировать.
25 октября он встретился с Пачеко и принял почти все его требования. Ему пришлось признать Альфонсо законным наследником, предположительно на основе повторения обещания аристократии женить Альфонсо на Хуане. Он также пообещал перевести звание магистра Сантьяго от Бельтрана Хуану Пачеко и, наконец, передать Альфонсо под опеку Пачеко. Потом, 30 ноября, он встретился между Кабесоном и Сигалесом с гораздо большей по размеру группой вельмож, чем та, что была на встрече 4 сентября, и вновь объявил Альфонсо своим законным наследником, которому все присутствующие принесли присягу, и снова повелел всем аристократам и городам, которые не были представлены на той встрече, выразить свою вассальную верность себе и наследнику. Энрике также согласился назначить арбитражный комитет, который даст свои рекомендации о реформах в управлении королевством[2317].
2315
См. Gallndez de Carvajal,