Из этого заявления мы можем извлечь то, что не Оропеса, или Эспина, или францисканцы, или иеронимиты, которые призывали короля Энрике к созданию инквизиции за несколько лет до этого (1461 г.), были ответственны за предложения, о которых идет речь, а прелаты и кабальеро, которые настаивали на реформах в королевстве. Это следует из того, что они — и только они — были теми, кто сообщил королю о наличии широко распространенного еретического движения в его королевстве, так что можно заключить, что без этих сведений король даже и не подозревал бы о существовании такого явления. Более того, именно в ответ на их обращение король санкционировал план инквизиции (как это указано в продолжении начальной части). Важнее всего то, что они обсуждали существование ереси не в гипотетических выражениях, а так, как говорят о факте, нуждающемся только в формальном признании. Так, еще до того, как было проведено расследование, они определили, что существуют «многие» плохие христиане; они особо подчеркнули необходимость их наказания и нужду в большой силе («вооруженная рука» короля), которую следует применить для этой цели. Они с уверенностью говорят о перспективах конфискации, которая, судя по вышесказанному, должна быть весьма обширной, и указывают на получателя конфискованного имущества (государственная казна) и на пути его использования, которые, похоже, предлагаются здесь впервые. Конечно, предложение использовать конфискованные средства для выкупа христианских пленников и для войны с маврами должно быть приписано, вне сомнения, Оропесе, но упор на наказаниях виновных, а также на большом количестве еретиков (чем открывается этот пассаж), никак не может быть отнесен на его счет. Оропеса, наверняка, начал бы пассаж, подчеркивая необходимость «исправления заблуждений», и, уж конечно, он не высказал бы уверенности в наличии многих «плохих христиан» в стране. На самом деле, в последующих частях дискуссии термин «многие» больше не появляется, он заменен словом «некоторые» (algunos), и наличие еретиков обсуждается скорее гипотетически[2324].
Тем не менее, несмотря на ложное приписывание авторства, которое мы находим в части об инквизиции, несомненным остается тот факт, что впервые в истории конфликта между «старыми» и «новыми христианами» комитет, санкционированный королевской властью и представляющий и корону, и знать (а также, в каком-то смысле, и нищенствующие ордена), формально настаивает на учреждении инквизиции для урегулирования религиозных проблем в Кастилии. Разумеется, план инквизиции не был бы предложен, если бы мятежная знать не нуждалась в народной поддержке ее борьбы с королем. Но, по существу, этот план уже давно созревал, испанское общественное мнение было «беременно» им с 1449 г., и он должен был родиться на свет раньше или позже, а мятежная знать просто послужила повивальной бабкой.
То, чего Пачеко надеялся достичь инквизицией, было поэтому не соразмерным решением проблемы, возникшей из якобы существующей ереси, а союзом с антимарранскими элементами, чьей поддержки Пачеко искал для своего будущего полчища. Об этом свидетельствует и его поведение по отношению к евреям, отраженное в предложениях комитета. Пачеко понимал, что для антимарранского движения вопрос конверсо неотделим от еврейской проблемы и невозможно урегулировать первую проблему, не уладив вторую. Именно это он намеревался сделать. Мы уже упоминали, что двадцать четыре параграфа (из общего числа 129) посвящены обращению с меньшинствами в Кастилии, и не вызывает сомнения то, что рекомендации комитета были сделаны в ответ на требования большинства, касающиеся присутствия евреев и мусульман в их среде. Совершенно очевидно, что предлагаемые меры были, в основном, сориентированы на еврейскую общину Кастилии, что соответствовало взглядам Оропесы, как это изложено в его работе Lumen[2325]. Но то, что было для Оропесы религиозным требованием, для Пачеко являлось еще одним средством привлечь города на свою сторону.
Таким образом, то, что арбитражный комитет рекомендовал как подходящее отношение к еврейской общине, было полной противоположностью политике, которой следовали испанские короли с середины XI до начала XV вв., а затем — с 1420 г. до времени самого Энрике IV. На деле это было возвращением к законам Каталины и законам Бенедикта XIII, за исключением того, что нарушение этих законов должно было наказываться еще строже. Чтобы проиллюстрировать эту политику, достаточно будет привести примеры некоторых санкций, касающихся евреев и рекомендованных комитетом.
Начать с того, что он заново принял правила, отстаиваемые Висенте Феррером (1411 г.) и Эспиной, т. е. то, что все евреи и мавры должны жить в изолированных кварталах, исключительно отдельно от христиан. Далее комитет поставил условие, что эта сегрегация должна быть реализована в течение одного года (начиная с февраля 1465 г.) и что наказанием для христиан за нарушение этого закона будет лишение должностей и всего имущества. Евреи и мавры, нарушившие это установление, должны быть наказаны еще страшнее: вдобавок к потере всего имущества их низведут до статуса пленников, т. е. рабов короля (в его владениях) и различных вельмож (в их землях). Более того, если короли и вельможи не выполнят это последнее требование, то любой, кто обвинил «неверных» в нарушении положенного порядка и может доказать свое утверждение, сможет забрать обвиненных евреев и мавров как своих пленников и рабов. Другие законы запрещают евреям и маврам быть делоуправителями короля, королевы, знати и т. д., им также запрещается служить сборщиками налогов, субподрядчиками и счетоводами. Не позволяется им быть и мажордомами, откупщиками и представителями короля, аристократов и т. д. Нарушение этих законов подобным же образом влечет за собой для евреев и мавров потерю имущества, и это помимо тюремного заключения сроком на шесть месяцев. Другие законы запрещают еврейским адвокатам защищать христиан, еврейским врачам пользовать христиан, а еврейским фармацевтам — готовить для христиан лекарства. Евреи не могут нанимать христианскую рабочую силу и обслугу или ссужать деньги под проценты в любой форме. Дюжины других законов ограничивают их профессиональные занятия, их права наследования и свободу передвижения. Они также требуют носить специальный знак.
Нетрудно представить себе масштабы бедствий, которые обрушились бы на головы евреев и мавров Кастилии, если хотя бы половина рекомендаций комитета была принята. Конверсо тоже тяжело пострадали бы от введения епископальной инквизиции, как бы ограничена она ни была в своих расследованиях и наказаниях. Но ни один из этих планов не осуществился. Король отклонил весь отчет со всеми его условиями.
Во время работы арбитражного комитета время от времени король мог заметить непорядки в его процедурах. Иногда комитет встречался с ним, чтобы проконсультироваться или прояснить его позицию по некоторым вопросам, но главное — получить его согласие по особо важным для Пачеко моментам. Так, 12 декабря 1464 г. комитет получил согласие Энрике уволить его секретарей, братьев Бадахос (несомненно, близких друзей Бельтрана), и, что было гораздо более важным, удалить самого Бельтрана на шесть месяцев из королевского двора, так же как и его соратника, епископа Калаорры (на период, не обозначенный в сохранившемся документе). Из этих встреч с членами комитета, из сообщений своего секретаря Альвара Гомеса и, возможно, от некоторых других, участвующих в работе, король вынес впечатление, что двое его представителей слишком часто соглашались с взглядами Пачеко. Тем не менее только за несколько дней до завершения работы комитета король смог увидеть, насколько результаты далеки от его собственной политики и взглядов. Он велел Альвару Гомесу и Гонсало де Сааведре, одному из его представителей в комитете, сообщать ему обо всем происходившем там. Те, однако, заподозрили, что король узнал о той роли, которую они играли в подготовке отчета, и, опасаясь ареста и наказания, спешно покинули двор и бежали в лагерь мятежников[2326].
2324