Почувствовав нежелание короля выполнить просьбу Пачеко и ободренный своим пактом с Изабеллой, Кабрера не скрывал своей решимости не уступать замка ни в коем случае. Теперь Пачеко понял, что ему остался только один путь к выполнению своего плана в отношении Сеговии: взять замок силой. И тогда он решил продвинуть свой проект, используя ненависть к «новым христианам», которая, как он полагал, тлела в Сеговии, как и в других городах королевства.
Организованный им заговор быстро продвигался к своей цели, которая не ограничивалась взятием алькасара Сеговии, но также включала в себя пленение короля и Кабреры. Пачеко считал, что арестованный король отдаст необходимый приказ, и у последнего не останется выбора, кроме как его исполнить. Пачеко хотел, чтобы его насильственный переворот был формально санкционирован королем и губернатором и, таким образом, имел бы силу законного акта, который обеспечил бы и его собственность[2460].
Он вступил в контакт с некоторыми аристократами Сеговии, возглавляемыми неким Диего де Тапия, который когда-то был maestresala (дворецким)[2461] короля Энрике и кого Пачеко, несомненно, знал с тех времен. Пачеко также должен был быть в курсе политических амбиций и страхов этого человека и его друзей и, по всей вероятности, их ненависти к марранам и оппозиции Кабрере. Этим людям Пачеко раскрыл свою цель и обратился за помощью в ее осуществлении, несомненно, обещая им высокое вознаграждение за их сотрудничество. Увлеченные посулами Пачеко, они вскоре разработали план действий. Их первой задачей было посеять раздор между «старыми» и «новыми христианами» в Сеговии, обвинив конверсо в том же, в чем их обвиняли в других местах. Они должны были спровоцировать ссоры между двумя группами, чтобы создать атмосферу конфронтации, а в тот момент, когда напряжение и беспокойство возрастут, тайно организовать военную силу, которая сможет атаковать марранские кварталы, а когда город уже будет охвачен беспорядками и силы губернатора попытаются справиться с волнениями, Тапия и его люди захватят алькасар. Были назначены день и час для действий, подготовка шла полным ходом, но все хранилось в секрете на удивление хорошо.
Однако папский легат узнал о заговоре и передал сведения Энрике. Тот поспешил рассказать это Кабрере, которого попросил предупредить конверсо, чтобы они не оказались неподготовленными[2462]. Кастильское королевство докатилось в тот момент до такого состояния, что король должен был выступать в роли тайного агента, передавая сведения своим сторонникам, не смея вступить в прямую конфронтацию с преступниками или открыто принять меры против них. Теперь все зависело от того, какая из партий преуспеет в предстоящей схватке.
Кабрера узнал обо всем от короля всего за три дня до назначенного срока. Но за это короткое время он сделал, возможно, в сотрудничестве с конверсо города, все необходимое, чтобы предотвратить ожидаемый штурм. Хотя многие «старые христиане» присоединились к Кабрере и конверсо, тайна их подготовки осталась, видимо, нераскрытой, так что в момент нападения предполагаемые жертвы оказались готовыми встретить нападавших. Ошарашенные неожиданным сильным сопротивлением, нападавшие оказались с легкостью разгромленными и, потерпев потери, бежали. Среди убитых был Диего де Тапия[2463].
Сеговия была одним из немногих городов Севильи, в которых вооруженный конфликт между марранами и их врагами закончился в пользу марранов. В Сеговии, как и в других местах, причиной тому послужила решительная оппозиция погромщикам со стороны властей и дружественное отношение аристократии «старых христиан» к конверсо. Но не следует преуменьшать роли, сыгранной самими марранами. Если бы их силы не держались достойно в бою, конверсо Сеговии могли понести тяжелые потери, и нет нужды гадать о том, что ожидало бы их при таком исходе.
Если в Сеговии мы видели короля Энрике действующим за сценой, чтобы сорвать планы Пачеко, а также предупреждающим конверсо о надвигающейся атаке, то у нас нет никаких записей о его вмешательстве, открытом или тайном, в события, имевшие место в Андалусии. По всей видимости, он не мог оставаться безучастным к тревожным новостям с Юга или к призывам к срочному вмешательству, поступавшим из многих мест. Какова же тогда была реакция короля Энрике на события в андалусских горах? И в особенности, как он реагировал на кровавые погромы в Кордове и Хаэне?
Похоже, что король никак не реагировал ни на одно из этих событий. «Хотя они и огорчили короля, — говорит Кастильо, — он никого не наказал»[2464]. Это короткое предложение как нельзя лучше характеризует поведение Энрике и его политику. Если мы вспомним, как он убеждал своего отца простить всех участников преступлений против конверсо в Толедо (в 1450 г.), и не забудем, как он сам простил таких же убийц и погромщиков в Кармоне и Толедо (1462 и 1468 гг.), мы должны прийти к выводу, что Энрике не верил в то, что наказание обидчиков в междоусобной войне между «старыми» и «новыми христианами» принесет какую-нибудь пользу. Возможно, он даже думал, что это нанесет вред. Что он выиграет от того, что повесит нескольких антимарранских активистов? Этим он ничего не добьется, кроме того, что вражда между лагерями станет еще яростней. Вне сомнения, Энрике видел в этом конфликте форму гражданской войны, и он относился к обеим сторонам точно так же, как и к своим противникам в гражданской войне. Вспомним то, что он сказал Барриентосу: это не «из тех вещей, которые можно решать силой».[2465]
Эта проблема требовала фундаментального разрешения, которого он не мог предоставить. Он с симпатией выслушивал советы Оропесы по поводу учреждения епископальной инквизиции, но он должен был учитывать и мнение епископов, которые считали, что предложения Оропесы не могут сработать, и он, конечно, находился под впечатлением аргументов конверсо, отрицающих необходимость инквизиции в любом виде. Но если нельзя использовать силу, а инквизиция не нужна, то к какому же методу, спрашивал себя король, можно прибегнуть? Он рассчитывал на терпение и на смену обстоятельств, которые подскажут, наконец, выход. А пока что он выжидал подходящий момент, чтобы исправить что-то из уже содеянного зла.
Но этот момент так и не пришел, и декабря 1474 г. Энрике неожиданно скончался, при обстоятельствах, которые дали пищу для подозрений в том, что дело нечисто. С его смертью решение всех проблем повисло в воздухе. Пожалуй, можно было бы предположить, что, продлись его жизнь дольше, он сумел бы постепенно улучшить свою администрацию, восстановить уважение к ней и возродить веру своих подданных в себя лично, уже не имея перед собой постоянной помехи в лице Пачеко. Но такое предположение было бы слишком надуманным. Как мы видим, Энрике позволял многим вещам заходить слишком далеко в неверном направлении, так что они достигали точки, от которой уже не было пути назад. Народ Кастилии стал слишком аморальным, слишком беспокойным и чересчур склонным к анархии и революции. Только сильный правитель или великий пророк, может быть, сумел бы исправить или остановить эту опасную склонность. Но Энрике не был ни сильным правителем, ни пророком. Поэтому он оказался не способен исправить социальную структуру, которой сам помог нанести ущерб своим поведением. Вопрос конверсо, так же как и вопрос наследования и скверно функционировавшего правительства, остался на попечении новых суверенов, унаследовавших трон Энрике IV.[2466]
Глава II
Дальнейшие возражения «старых христиан»
I. Алонсо де Эспина