Так можно представить кредо Пульгара о богатстве, должностях, почестях и благородстве. И те же самые взгляды он вкладывает в уста Гомеса Манрике, губернатора Толедо, когда в 1478 г. город находился под угрозой новых нападений на конверсо. Чтобы успокоить распаленных горожан, губернатор обратился к ним с речью, включенной Пульгаром в «Хронику Королей-католиков» и подготовленной для него Пульгаром[2814]. В этой речи Манрике делает обзор поведения толедцев в предшествующие десятилетия, показывая, как они восставали против одного короля за другим, веря, что через эти бунты и грабежи они достигнут богатства и почестей. Но что они получили на самом деле? «Может быть те, кто подстрекали вас к мятежу, поделили между вами какие-нибудь товары или должности? — спросил губернатор толедскую публику. — Или кто-то из вас может сказать, что у него осталось что-нибудь от прошлых грабежей? Наверняка ничего!» Конечно, владения подстрекателей расширились, и кое-кто из них получил «вашими стараниями и вашим риском, беззаконные почести и должности», но «вы-то остались обманутыми людьми, без дохода, без почета, без власти, но с позором, риском и бедностью», а хуже того — «вы проявили себя мятежниками против своего короля, разрушителями своей земли и подручными скверных людей, которые воюют внутри города, что запрещено»[2815].
Манрике завершил свою речь, сказав, что он воздерживается от продолжения и расширения наказания, которое он начал накладывать на злодеев, «потому что король и королева, наши господа…. не получают удовольствия от пролития крови своих подданных» и потому, что он верит, что эти аргументы повлияют на баламутов, чтобы они прекратили сеять раздоры[2816]. Но не это было настоящей позицией Пульгара. «Мы можем по-настоящему верить в то, — говорит Манрике, — что, если бы первый и второй мятежи были наказаны в соответствии с тяжестью повлекших за собой преступлений, вы бы не посмели совершить другие»[2817]. Но то, что появляется в этой речи проходящей ремаркой, представляет только малую часть программы, которую Пульгар рекомендовал бы правительству в качестве эффективного пути к умиротворению страны. Те, кто «нарушают мир» и делаются «главными вождями» народа, — говорит Пульгар в цитируемом выше письме, — «движимы, прежде всего, высокомерием и амбициями; их средства — зависть и злоба, а их цели — смерть и разрушение». Такие люди наверняка не заслуживают авторитета лидеров, но как «скандальные люди они должны быть отделены не только от народа, но и от всего мира», ибо они настолько движимы своими злобными намерениями, что их не остановит ни страх перед Богом, ни приказы короля, ни укоры совести, ни веления разума. Они должны претерпеть наказание смертью[2818].
То есть Пульгар четко выразил свое мнение, полагая, что конфликт между «старыми» и «новыми христианами» разгорелся из-за зависти к богатству конверсо и ревности по поводу получаемых ими почестей и власти, осуществляемой через контролируемые ими должности. Поэтому конфликт является расовым и социальным. Он вовсе не религиозный — этот фактор Пульгар просто игнорирует как не заслуживающий внимания. В предыдущем поколении эту же позицию занимали такие лидеры марранов, как Докладчик и Торкемада, за тем исключением, что за прошедшие десятилетия конверсо ассимилировались значительно больше, а их интерес в религиозных вопросах — или, если быть точнее, в проблеме иудействования — должен был соответственно сильно уменьшиться. Чтобы погасить конфликт, Пульгар настаивает на тех же мерах, что и его марранские предшественники и такие старохристианские защитники его группы, как Барриентос, Монтальво и Оропеса. Он требует предельного наказания для врагов конверсо, и никакого наказания для конверсо, которые в его глазах «не виновны» в том, в чем их обвиняют их противники. Это также подтверждает, что он исключает дурное религиозное поведение конверсо как проблему, требующую жестких действий для ее разрешения.
Такова была позиция Пульгара до основания Священной Канцелярии. Но инквизиция и объявленная ею война против конверсо должны были поколебать его взгляды. Проблема, которую он считал вымышленной или еле живой, вдруг приобрела огромную важность, а отрицание обвинения инквизиции привело бы его к конфронтации с устрашающей институцией. Выживание потребовало признания утверждений инквизиции, и, желая уцелеть, он был вынужден их признать, убеждая самого себя, что, признавая «проблему» в том виде, в котором ее представляет инквизиция, он может спорить о необходимом способе решения. Так, он написал письмо кардиналу Мендосе, в котором, апеллируя к принципу человечности, утверждал невозможность подавления широкомасштабной ереси путем массового уничтожения[2819]. Вскоре он понял, что позиция инквизиции была совершенно иной, а его тактическое «принятие» утверждений инквизиции — пустым делом. Его письмо было сочтено скандальным, его даже обвинили в ереси, а вскоре вынудили оставить двор, поскольку его аргументы не совпадали не только с позицией инквизиции, но и с политикой королей. Когда через год монархи пригласили его служить хронистом королевства, он уже знал, что надо быть гораздо осторожнее, представляя дело инквизиции.
Таким образом, в своем раннем отчете об инквизиции в «Хронике Королей-католиков» он пытался быть максимально послушным и избежать всякой критики инквизиции[2820]. Но вскоре он вновь отказался держаться в стороне. Он не мог молчать, будучи свидетелем чудовищных жестокостей, и использовал свою хронику не только как источник сведений, но и как оружие для нападения. Так, второй отчет, касающийся основания инквизиции в Севилье, который он включил в хронику, говорит только о «некоторых христианах еврейского происхождения», которые начали иудействовать и «не чувствовали себя хорошо по поводу веры»[2821], а после описания акций инквизиции по отношению к ним он резко критикует эти акции словами «родственников заключенных и осужденных». Таким образом он выставляет напоказ беззаконные процессы, обвиняя судей в применении «слишком тяжелых по многим причинам» наказаний и поэтому представляющих собой «отклонение от правосудия». А главное, утверждает он, что и те, и другие, «церковные инквизиторы и светские исполнители их воли проявляли жестокость и выказывали огромную вражду не только по отношению к тем, кого они наказывали и мучили, но также и по отношению ко всем [ «новым христианам»], с целью очернить и опозорить их этим ужасным преступлением». Более того, эта жестокость с ясностью проявилась во всем спектре действий инквизиции, начиная с «признания для исполнения приговоров действительными свидетельских показаний и сведений, полученных под пытками»[2822]. Едва ли Пульгар мог представить еще более сильную аргументацию против инквизиции. И он сделал это прямо на страницах самой королевской хроники!
2814
2819
См. его предисл. к Pulgar, хроника, стр. L. Полный текст письма был впервые опубликован Карриасо в вышеуказанной интрод., стр. XLIX-LI. Об исправлениях в тексте и дальнейшем анализе см. Cantera, «Pulgary los conversos»,
В подлинности письма нет сомнения нетолько из-за его стиля (т.е. стиля Пульгара), но также из-за его содержания. Само собой разумеется, что Пульгар преувеличил число иудействующих, чтобы показать свое уважение к их мнению о масштабах иудейской ереси, а также чтобы использовать это как основу для своего аргумента, что жестокое наказание может быть сочтено уместным для немногих, но не может быть применено ко многим — аргумент, вызвавший возражение со стороны его критика, сторонника инквизиции (см. вышеупомянутую статью Кантеры,