Это, как мы полагаем, аннулирует главное доказательство еврейского происхождения Паленсии, представленное Пужолем. Но, как мы заметили, он предлагает два других доказательства, которые на первый взгляд кажутся разумными: Паленсия, утверждает Пужоль, был переполнен «ненавистью к "старым христианам", предположительно ко всем "старым христианам", или хотя бы к их подавляющему большинству»[2848], и, чтобы доказать это, Пужоль поднимает немало шума из отношения Паленсии к папам. Под предлогом коррупции римской курии, говорит Пужоль, Паленсия сурово бичует ее членов за алчность, обвиняя их в том, что, добиваясь папского престола, они нагромождают одно злодеяние на другое, «как будто для преемника почетно превзойти всех остальных в совершении отвратительных дел»[2849]. Вдобавок Паленсия сожалеет, что папы надевают тиару «прежде всего для высокомерного хвастовства своей властью», и что незначительные люди без всяких заслуг «подняты на высокую ступень папского трона»[2850]. Он обвиняет их в симонии, когда они делят все виды индульгенций за деньги[2851] «всегда в манере, когда великолепие платежа соответствует терпимости прощения»[2852].
Нет сомнения в том, что нападки Паленсии на пап (а мы позволим себе добавить — и на коллегию кардиналов) объединяют в себе агрессивные обвинения и злословие, но вряд ли это доказательство того, что он был марраном. Они отражают не отношение конверсо, а отношение, распространенное в те времена во многих частях христианского мира, в особенности в Италии и в странах к югу от Альп. Те «десятилетия», о которых он писал, следовали, как мы вспоминаем, за долгим периодом раскола, который закончился в 1449 г. и в течение которого на пап обрушивались острейшие порицания и злейшая критика. От этих атак на сидящих на троне св. Петра папство не могло оправиться долгое время, а позиция пап вслед за расколом, в котором принципы часто были принесены в жертву выгоде, и их постоянная охота за деньгами, чтобы пополнить казну (которая никогда не выдерживала их расточительства), и аморальность некоторых пап подпитывали эти порицания, достигшие кульминации в эпоху Реформации. Паленсия выражал свои взгляды на пап в период между расколом и Реформацией, он писал о них как человек, долго живший в Италии, где до него доходили весьма циничные и вполне земные слухи, витавшие по стране, и он наверняка заметил полное отсутствие уважения, с которым критики Церкви в Италии часто говорили о папах и об их деятельности. Конечно, открытая резкая критика папства не была обычным делом в Испании, но и здесь папы подвергались нападкам со стороны тех, чьи интересы они задевали, а Паленсия, как мы помним, противостоял папам, которые поддерживали Энрике IV. Даже при этом его критика пап отражает скорее итальянское, чем испанское отношение, и уж точно не отношение конверсо. Также и в политическом плане для «новых христиан» было важно вызывать уважение к папам; и, несмотря на разочарование папской позицией в их столкновении со своими врагами в 1451 г., они заботились о том, чтобы оказать папству почет и уважение. В конце концов, только к папству они могли обратиться за помощью, когда все другие попытки и обращения терпели неудачу.
Из этого следует, что нападки Паленсии на пап совпадали с политикой конверсо не больше, чем другие нападки на папство во время и после раскола. И действительно, как мы видим, только «старый христианин» мог в те дни посметь выступить против пап в таком тоне. Если бы Паленсия был «новым христианином», он должен был умерить свой пыл или скрыть свое мнение о папах, если оно на самом деле было столь негативным.
Теперь нам остается рассмотреть последнее «доказательство», которое Пужоль приводит в поддержку еврейских корней Паленсии — пассажи, в которых Паленсия «защищает и оправдывает конверсо, в особенности тех, что из Кордовы и Севильи»[2853]. Согласно Пужолю, Паленсия выказывает в этих пассажах «глубокую симпатию» к своим «братьям по крови», людям той же расы. Пужоль ничего не добавляет к этому моменту, явно считая его самим собой разумеющимся. Для нас, однако, это убеждение Пужоля требует доказательств, в особенности потому, что отношение Паленсии к марранам должно было повлиять на формирование его взглядов на этот предмет. Тогда мы спросим, было ли это отношение обозначено такой «глубокой симпатией» к конверсо, чтобы стать неоспоримым доказательством его принадлежности к этой группе?
Самые серьезные нападения на конверсо при Энрике IV случились в Толедо (1467 г.) и Кордове (1473 г.). Паленсия использует оба эти случая, чтобы выразить свое мнение о конверсо и об их доле ответственности за возникновение беспорядков. В случае Толедо он возлагает львиную долю вины на агентов Энрике, которые убеждали тамошних марранов в том, что сторонники короля Альфонсо были их врагами, жаждавшими их уничтожения. То, что конверсо были возбуждены этими страхами, вполне возможно, в особенности после того, как город, находившийся под властью режима Альфонсо, был охвачен антимарранской агитацией. Снабжение толедских конверсо оружием и их попытки обеспечить себе помощь дружески настроенных аристократов вполне понятны в свете такой ситуации. Но Паленсия иначе объясняет их деятельность. Если верить ему, эти действия не были направлены на самозащиту, а являлись частью плана атаки на «старых христиан» и захвата города с очевидной целью передачи его королю Энрике. Эти приготовления велись, естественно, в тайне, поэтому, когда конверсо искали помощи графа Сифуэнтеса, они указали ему только на угрожавшую им опасность, но скрыли от него истинную цель своей просьбы, которой была их «наглая решимость» захватить город[2854]. Но могли ли конверсо занять такую позицию? Разве в их распоряжении могло быть достаточно средств и бойцов, чтобы отбить у «старых христиан» все укрепленные места города? Ничто из того, что произошло во время волнений, не указывает на существование такого плана или возможности к его реализации. То, что мы видим здесь — просто повторение утверждений врагов марранов в дни Сармьенто, что конверсо вооружились якобы для самозащиты, а на самом деле планировали захватить город, чтобы передать его Альваро — совершенно очевидная отговорка, чтобы обвинить самих конверсо в их потерях и прочих лишениях, которые они претерпели. Но ни один марранский историк не принял бы такую отговорку за объяснение погрома. Если Паленсия действительно «убедился» и поверил в правдивость этого объяснения, то само по себе это показывает, что он был «посторонним», а не конверсо.
И ни один конверсо не написал бы, как это сделал Паленсия, что граф Сифуэнтес поддерживал марранов во время военных столкновений с их врагами, потому что был обманут ими и поверил, что «конверсо воевали за свою свободу, а не (просто) для того, чтобы ударить по "старым христианам"»[2855]. Ни один конверсо не написал бы, что «старые христиане», которые сначала воевали «кое-как», «убедились, наконец, что они должны решительно воевать за свою религию, свою свободу и жизнь»[2856]. Ни один марранский автор не принял бы того, что «старые христиане», которые начали бои для того, чтобы уничтожить конверсо, воевали «за свою религию и свободу». Из утверждения Паленсии можно прийти к выводу, что те же интересы мотивировали и конверсо. Но тогда «религия», за которую они воевали, была бы их религией, отличной от религии «старых христиан». Мог ли какой-нибудь автор из «новых христиан» подписаться под таким предположением?
2848
«Los Cronistas»,