Из обзора следует, что испанская инквизиция ни в коем случае не стала результатом случайного стечения обстоятельств и событий. Ее породило движение, которое призывало к созданию инквизиции, десятилетиями стремилось к достижению этой цели, — движение, отражавшее волю, чувства и линию поведения большинства испанских христиан. Сознание этого, возможно, и побудило Менендеса-и-Пелайо утверждать, что инквизиция выразила душу испанского народа[2879]. Брожение в душах, несомненно, оказалось той силой, которая создала испанскую инквизицию; нам следует обратить внимание на мотивы как выразителей идей движения, так и рядовых членов общества. И все же необходимо учитывать тот факт, что провозглашенные мотивы действий человека зачастую отличаются от определяющих их истинных причин. Это в особенности справедливо, когда интересы и нужды индивида вступают в конфликт с этическим кодом его общества, что склоняет человека камуфлировать свои цели доводами, укладывающимися в господствующую моральную систему. Тем не менее истинные цели движений, в особенности тех, что длятся долгие годы, в конце концов неизбежно раскрываются. И очень часто правда обнажается теми самыми аргументами, которые призваны ее скрыть. Кампания инквизиции не была исключением из этого правила.
Что же тогда мы можем узнать из этой кампании о мотивах, лежащих в основе испанской инквизиции? В поисках ответа на этот вопрос мы должны вспомнить, что призывавшие к установлению инквизиции силы составляли часть антимарранского движения, побуждаемого триадой аргументов: религиозными, социально-экономическими и расовыми. В поисках ответа мы прежде всего рассмотрим эти аргументы.
Анализ различных источников о марранах начнем с документов на иврите и рассмотрим свидетельства о религиозном образе жизни марранов. Как уже отмечено, содержание этих документов мы обобщили в отдельном исследовании[2880], где приведенные свидетельства дают нам представление о религиозной эволюции марранов на протяжении ста лет, прошедших с 1391 г. В любом другом случае мы ограничились бы тем, что просто обратили внимание читателя на это исследование. Однако для целей настоящей работы важно процитировать здесь некоторые свидетельства о последней стадии этой эволюции, что позволит дать панораму религиозной жизни марранов — как она отражена во всех наших источниках (еврейских, марранских и старохристианских) в период создания инквизиции. Это поможет сравнить уроки, извлекаемые из каждой упомянутой здесь группы документов, и, следовательно, прийти к окончательным выводам по рассматриваемым вопросам.
В еврейских источниках после основания инквизиции часто рассматривался вопрос: как еврей должен относиться к марранам-отступникам, которые ищут пути возврата в еврейское общество? За несколько предшествовавших установлению инквизиции десятилетий «возвращения» марранов в иудаизм в сколько-нибудь значительных масштабах не происходило[2881]. Чтобы вернуться в иудаизм, марраны должны были покинуть Испанию и перебраться в мусульманскую страну. Практическое прекращение марранской эмиграции не следует приписывать экономическим соображениям, отсутствию средств передвижения и тому подобному. Мы уже продемонстрировали, что это прежде всего происходило из-за отсутствия у марранов интереса к иудаизму, или, точнее, из-за их христианизации. Инквизиция принесла изменения в их поведение и отношение к этому вопросу. Она произвела революцию в мышлении части христианизированных марранов, заставила их пересмотреть свое отношение к христианству, потому что теперь они страдали от преследований и издевательств, которые несли им их братья-христиане. Они решали принять веру своих предков, от которой были отчуждены столь долгое время, и, чтобы достичь этой цели, вынуждены были бежать в мусульманские страны, в основном к югу от Испании. Короче говоря, в то время как «возвращение» марранов к иудаизму не было причиной инквизиторских гонений, гонения инквизиции вызвали подъем «возвращения» марранов.
Судя по нашим источникам, масштабы этого движения были меньшими, чем принято думать, слишком малы, чтобы повлиять на основные религиозные привычки подавляющего большинства марранов, но достаточно велики, чтобы пробудить надежды многих евреев, которые мечтали о широком движении марранского «возрождения». Поучителен факт, что те, кто лелеял эти надежды, не были, в подавляющем большинстве, кастильскими или арагонскими евреями, непосредственно знакомыми с марранами, а евреями из тех стран, куда бежали «возвращенцы» (таких как Гранада, Алжир и Марокко). Раввины этих стран видели в новоприбывших своих утерянных братьев, движимых, или, как говорили раввины, «пробудившихся», желанием «вернуться» к Богу, и они хотели облегчить им принятие в лоно своего народа. Однако признание этих марранов евреями вызвало определенные проблемы с еврейским законом, которые следовало разрешить. Дискуссии по этим проблемам дают нам возможность понять, кем были конверсо в глазах евреев и кем они на самом деле были в религиозном плане до начала больших гонений.
Прежде всего из дискуссий мы узнаем, что конверсо были известны евреям не как вынужденно крещеные (т. е. тайные евреи), а как истинно обращенные, а значит, настоящие христиане. Действительно, если бы их считали насильно обращенными, не было бы никакой проблемы принять их обратно в иудаизм. И исповедующие иудаизм, и этническое еврейство вообще смотрели на насильственно обращенных как на полноценных евреев — и в религиозном, и в этническом смыслах, поэтому их возвращение к полноценной еврейской жизни не вызывало «процедурных» проблем. Более того, даже евреи, крестившиеся добровольно (и поэтому считавшиеся евреями только этнически), могли беспрепятственно вернуться в иудаизм. Все, что требовалось от всех обращенных (вынужденных и добровольных), — это формально выразить свое глубокое сожаление о содеянном и совершить предусмотренный акт раскаяния[2882]. Но история с конверсо была иной. Поскольку они были христианами в нескольких поколениях и жили по христианским законам и обычаям — и религиозным, и социально-бытовым (а нередко и в смешанных браках), встал вопрос о подлинности их еврейства, что побудило большинство раввинов рассматривать марранов не только как истинно обращенных, но и как неевреев вообще — то есть и в религиозном, и в этническом смыслах. Значит, марраны могут быть приняты в еврейскую общину не как раскаявшиеся евреи, а как чужаки, пожелавшие стать евреями — как прозелиты из другого народа. Естественно, для возвращения в еврейство они должны были пройти процедуру перехода в иудаизм.
Такую позицию занимали в большинстве своем испанские раввины, хорошо знавшие марранов, такого же мнения придерживались и раввины Марокко, равно как и большинство раввинов Востока (Египта и Палестины)[2883]. Меньшинство, не разделявшее этого мнения, не было согласно только с представлением об инородстве марранов, но отнюдь не со взглядом на них как на подлинно обращенных (а значит, настоящих христиан). Никто не считал их тайными евреями ни по поведению, ни по образу мыслей, и никто из их защитников не приводил никаких доказательств, даже частичных свидетельств, в пользу их еврейства[2884]. Обрезание, например, могло быть веским аргументом, свидетельством еврейства «возвращающихся» марранов или хотя бы их родителей. Но никто из них такого свидетельства не представлял — очевидно, потому что не мог этого сделать. В конце концов было решено, что к марранам-«возвращенцам» следует отнестись как к неевреям и принимать их в общину только после формального обращения[2885].
Решение это имело серьезные последствия. Оно означало, что для большинства испанских евреев марраны (в целом) были просто последователями другой религии и представителями другого народа. Марраны представлялись им законченными чужаками, полностью отрезанными от еврейства — такой взгляд никак не мог сформироваться, если бы среди марранов было множество исповедующих иудаизм или даже заметное их число. Однако если именно так обстояло дело с распространением иудаизма среди марранов, то утверждение, что инквизиция была создана, чтобы подавить широкое движение тайного иудаизма в их среде, надо признать несостоятельным.
2882