В булле папы Николая V от 20 ноября 1451 г. (Cum sicut ad nostrum), адресованной Хуану II Кастильскому, о еретиках сказано как просто о людях, «которые соблюдают обряды евреев и сарацинов»[3028]. В булле Пия II от 15 марта 1462 г. (Dum fidei catholicae) они называются «сынами беззакония», которые «распространяют различные ереси, суеверия и заблуждения»[3029]. В булле Сикста IV от i августа 1476 г. (Cum sicut non sine displicencia) они определены как «хранители еврейских обычаев» и «подражатели еврейским обрядам»[3030]. Наконец, в отчете Арбитражного комитета, представленного королю в январе 1465 г., на них ставится клеймо людей, «подозреваемых в ереси», которые «не живут, как христианские католики, и сохраняют обряды и церемонии неверных»; они также названы «плохими христианами»[3031].
Все эти формулировки объединены одним свойством: ни в одной из них нет указания на конверсо или на какую-либо группу как носителей «еретической порочности». Судя по использованным в них терминам, еретики могут принадлежать к любой части христианского мира или к ряду сегментов испанского христианского населения, так что можно предположить, что христиане любого происхождения подпали, при каких-то обстоятельствах, под влияние еврейских взглядов. Более того, нигде в этих документах, кроме одного, нет специфического указания на то, что ересь «еврейская». В булле Николая V она или еврейская, или мусульманская, в отчете Арбитражного комитета (от 1465 г.) это менее определенно и связано с церемониями «неверных», а в булле Пия II это еще более зыбко, поскольку булла говорит о «различных ересях, суевериях и заблуждениях». Совершенно иначе выглядит описание ереси в папской булле от 1 ноября 1478 г. и в письме королей, опубликованном 2 января 1481 г.
Оба эти документа безошибочно указывают не только на этническое происхождение еретиков, но и на их принадлежность к определенной группе. Оба ссылаются на них как на обращенных в христианство, и оба говорят, что вслед за своим крещением они вернулись к своей еврейской секте[3032]. Таким образом, становится ясным, что все названные — еретики, обращенные из иудаизма, то есть марраны, или «новые христиане».
Не может быть сомнения, что описание еретиков в последней папской булле (как и в письме королей) было сделано в соответствии с королевскими инструкциями, а короли прекрасно знали, что это означает. Они знали, что таким прямым указанием на происхождение еретиков они ставят клеймо ереси на всей марранской группе в целом и на каждом ее представителе как на потенциальном еретике. По существу, это почти совпадало с тем, что враги конверсо утверждали в течение трех десятилетий, и это то, что монархи хотели им передать в этот момент. Они хотели, чтобы противники марранов знали, что короли подошли близко к их взгляду на конверсо и прозрачно намекнули на то, что корона одобрила их позицию по поводу «избавления», а именно то, что также и короли думают, что от ереси можно избавиться только кампанией против всего новохристианского лагеря.
В политике знаки подаются путем определенных кодовых слов или действиями, содержащими намек, которые вовлеченные партии прекрасно понимают. Королевское письмо от 2 января 1481 г. содержит три таких знака, указывающих на то, что короли в действительности имели в виду, начиная свой проект инквизиции. Самым выразительным из этих сигналов было описание королями того, как конверсо стали христианами, в особенности мы ссылаемся на параграф, где говорится, что конверсо (или, скорее, их предки) были крещены «без давления или насилия» (sin premio ni fuerza)[3033]. Ясно, что эта формула призвана опровергнуть утверждение, что обращение 1391 г. явилось результатом угрозы смерти и, следовательно, было произведено «насильно», а крещения 1412–1418 гг. были сделаны под угрозами (невыносимое давление) и тоже были вынужденными. Судя по декларации королей, все эти крещения были добровольными.
Для того чтобы точнее понять цель королей в этом утверждении, мы должны сравнить его с описанием крещений, данным в булле Сикста IV. Согласно папе «новые христиане» (или их предки), которые обратились в христианство, не сделали этого «исключительно насильно» (non ad id precise coacti). Ни одна из предыдущих испанских булл, касающихся инквизиции, не включала такого утверждения, и оно не появилось бы и в этой булле, не попроси короли Испании папу представить крещение конверсо как добровольное. Однако папа не мог пойти так далеко и ограничился формулировкой Бонифация VIII, которая включена в канонический закон[3034]. Она была близка к тому, что просили монархи, но недостаточно хороша, чтобы скормить ее общественности.
Короли почувствовали, что формулировка «не исключительно насильно» может быть понята двояко и сможет вызвать неудобные вопросы. Поэтому в своем письме монархи избежали этой трудности и написали простым и недвусмысленным языком, что конверсо были крещены «без давления или насилия». Согласно общему мнению, это означало, что не было смертельной угрозы, а это не совсем соответствовало тому, что предполагала папская булла, и, разумеется, противоречило историческим фактам, относящимся к еврейским крещениям в Испании. Короли прекрасно знали все факты, и, тем не менее, выдвигая аргументы за установление инквизиции, они заменили правду ложным утверждением. Это означает, что у них были для этого веские причины. Каковы могли быть эти причины?
Шаги, предшествовавшие созданию инквизиции, были настолько тайными, что не сохранилось никаких документов, чтобы дать даже осторожный намек на мнения, высказанные в ближайших кругах королей по поводу целесообразности обращения к папе за санкционированием основания инквизиции. Такие мнения были, разумеется, высказаны и после прибытия папской буллы неоднократно повторялись в более поздних задокументированных дискуссиях, откуда мы можем их извлечь. Следующая конструкция, которая, как мы считаем, дает правдоподобный ответ на поставленный выше вопрос, покоится на логических выводах, сделанных на основе поздних источников.
Источник, на который мы ссылаемся, — это «Трактат», написанный Алонсо Ортисом, одним из духовников королевского двора, в ответ на трактат против инквизиции, который написал марран Хуан Рамирес де Лусена, «апостольский протонотарий{25}, посол и член королевского совета»[3035]. По мнению Тарсисио де Асконы, этот литературный дебют имел, возможно, место в начале инквизиции[3036], и хотя работа Лусены не дошла до нас, ее главные моменты могут быть найдены в цитатах Ортиса. Если мы правы в нашем предположении, что такой обмен мнениями происходил при дворе не только в 1481 г., но и вскоре после получения королем папской буллы, санкционировавшей учреждение инквизиции, мы сможем лучше понять, почему марраны изображены с таким насилием над истиной.
Есть достаточно оснований предположить, что во время дебатов об инквизиции при дворе в первой половине 1478 г. были выдвинуты серьезные аргументы против ее учреждения на том основании, что инквизиция, в силу своего уложения, не может быть подходящим инструментом для того, чтобы иметь дело с иудействующими. Доводом в пользу такого утверждения могло быть следующее: инквизиция по своему уставу должна заниматься еретиками и вероотступниками, но иудействующие не были ни еретиками, ни вероотступниками. Поскольку их родителей силой заставили перейти в христианство без веры в его догматы, их маленькие дети и подростки не могли стать христианами путем «крещения в веру их родителей», которая была и оставалась иудаизмом. Таким образом, поскольку эти дети никогда не были христианами, они и не могли ни уклониться от христианства (т. е. стать еретиками), ни уйти от него (и таким путем стать вероотступниками). Как и их родители, которые были приведены в христианство насильно и сохраняли его из страха, так и они должны были рассматриваться как вынужденно обращенные, которые не могут быть в рамках юрисдикции инквизиции. Те, кто приводил эти доводы, отвергли, разумеется, взгляд Бонифация VIII на насильственное обращение, который считал, что насильственным может называться только то, где применялась физическая сила (исключая из этого «угрозу смерти»), но их взгляды, конечно, отличались от точки зрения известных авторитетов, таких как Исидор Севильский и Четвертый Толедский собор, которые признали обращение под страхом смерти насильственным (и, таким образом, запрещенным христианским Законом), но считали его действительным постфактум[3037]. Довод в пользу такого заключения мог рассматриваться многими как казуистика, а те из советников короля, которые резко возражали против него, могли опираться на мнения других крупнейших авторитетов, таких как Григорий Великий, Фома Аквинский и Дуне Скот, которые либо не были склонны одобрить вынужденное крещение, либо вообще отрицали законность крещений того типа, что имели место в Испании в 1391 г.[3038] Более того, они смогли опираться на тот факт, что за редким исключением христианские авторитеты отвергали насильственное крещение, а канонический закон подчеркнуто запрещал его. Они могли утверждать, что это будет противоречить основным законам логики, если жертвы жестокого преступления насильственного крещения должны будут признать его как благословение и будут наказаны, если они хотят сбросить с себя его последствия. Они, несомненно, добавляли, что проблема иудействующих не должна быть оставлена без внимания, но она не может быть разрешена инквизицией, которая не предназначена для этой цели.
3030
См. его буллу от 1 авг. 1475 г. Публикация: Lea //
3032
См. Fidel Fita, «La Inquisición anormal, o anticanónica, planteada en Sevilla» // RAH, Boletín, XV (1889), pp. 448, 450.
3033
Слово
3034
CICa, ed. Friedberg, II, Sextus, lib. V, tit. ii, cap. 13; и см.
3035
См. Ortiz, «Tratado contra la carta del protonotario de Lucena» //
3037
Точка зрения Исидора выражена в 57-м каноне Четвертого Толедского собора (633). Также см. выше, прим. 27 к главе «Испанская сцена».
3038
О позиции папы Григория Великого см. выше, прим. 30 к главе «Испанская сцена». О взглядах Фомы Аквинского см. Сумма теологии, IIa, 2a, qu. 10, art. 8, 10. Дуне Скотт, который в принципе рассматривал насильственное крещение допустимым, считал его действительным только в случае, когда оно осуществлено монархом (