Какие выводы могли сделать монархи из такой цепи идей? Разумеется, они не могли опираться на теорию, которая признает законность вынужденного крещения постфактум, поскольку это не было ни неопровержимым, ни убедительным. Не могли они и рассчитывать на то, что приговоры, вынесенные инквизицией на основе этой теории, будут восприняты как справедливые. Они знали, что у многих людей такие приговоры вызовут вопросы именно на почве приведенных выше аргументов, а вопросы эти могут привести к большому смятению и подорвать моральные основы инквизиции. Получается, что инквизиция может действовать надежно, только если иудействующие будут признаны еретиками, но это может быть сделано не иначе, как если будет признано, что «новые христиане» крестились добровольно, а затем снова впали в иудаизм. Короли не могли найти иной крепкой основы, на которой можно построить их запланированный трибунал.
Это было первой причиной декларации монархов о том, что марраны были крещены без принуждения. Но была и другая причина, и она приводит нас обратно к использованию королями «кодовых слов» как способа манипулирования общественным мнением. Короли, как мы отметили, хотели сообщить антимарранской партии, что они приняли их основную точку зрения, и не было лучшего способа сделать это, не тратя на это лишних слов, чем заявить, что марраны были крещены «без применения силы и принуждения». Ибо враги конверсо тоже утверждали, что крещение марранов было добровольным и даже специально затеянным. Если верить им, целью этой затеи было нанести удар и сокрушить «старых христиан», но эту часть их утверждений монархи опустили, чтобы избежать ненужного усложнения своей позиции. Однако, приняв взгляды противников марранов на базисную природу обращения «новых христиан» (то есть на то, что оно было добровольным), они расчистили дорогу для инквизиции, чтобы она обращалась с марранами так, как хотели их заклятые враги — то есть как с явными еретиками.
Второй сигнал противникам марранов был дан в распоряжении, приложенном инквизиторами к декларации королей от 27 сентября 1480 г. Это распоряжение, опубликованное 2 января 1481 г., напоминает о прокламации, выпущенной королями в Севилье около начала декабря 1480 г., запрещающей кому бы то ни было в архиепископстве покидать его место жительства во время операций инквизиции[3039]. «Кому бы то ни было» являлось еще одним ключом к пониманию истинных намерений королей. «Старые христиане» понимали, что это на самом деле относилось только к конверсо. Они понимали, что короли не будут без нужды парализовывать движение такого большого города, как Севилья, и других небольших городов архиепископства, и поэтому не было сомнения в том, что этот декрет не относится к «старым христианам». Они были уверены, что любой «старый христианин», попросивший разрешение на выезд, получит его немедленно, в то время как аналогичная просьба «нового христианина» встретит отказ. Все это было совершенно ясно и марранам. И это стало причиной их исхода.
Короли хотели предотвратить этот исход, и частично поэтому они прибегли в своей прокламации к такой формулировке. Они понимали, что, если закрыть выезд только конверсо, те заподозрят, что инквизиция готовит обрушить на них устрашающий удар, и тогда их растущие страхи подстегнут их бегство из сферы действия инквизиции. Перемена формулы «любой марран» на «кого бы то ни было» предназначалось для успокоения этих страхов, но конверсо не успокоились. Они с легкостью разгадали стратегию королей, и все больше и больше марранов начало искать спасения в бегстве.
Однако главный закодированный смысл термина «любой человек» (что на самом деле означало «любой марран») заключался в том, что инквизиция будет иметь дело со всеми марранами, невзирая на их известность или социальный статус. Иными словами, ни один конверсо не был для инквизиции выше подозрений в ереси. А это, в свою очередь, говорило о том, какая участь ожидает всю марранскую группу.
Пожалуй, ничто не могло завоевать Фердинанду и Изабелле большую симпатию широких кругов населения, чем эта инструкция, с ее ярко обозначенным масштабом намеченных гонений. Однако не менее показательным был третий знак, который указывал на тип инквизиции, желательной для королей. Этот знак был дан их объявлением о том, что два доминиканца назначены главными инквизиторами для Севильи и ее архиепископства. В то время доминиканцы направляли антимарранское движение и вели кампанию за установление инквизиции. Не было такой антимарранской клеветы или измышления, которого они не были готовы подхватить и использовать, и было очень легко предвидеть, с каким настроем и предрасположением они будут выполнять свои инквизиторские обязанности. Короли строго наказали им честно выполнять свой долг, пока цели их назначения не будут достигнуты, а также предупредили об ожидающем их наказании, если они не выполнят свою задачу. Увещевания и предупреждения были излишними, поскольку два инквизитора только и жаждали выказать безграничную преданность своей задаче. Мы приходим к выводу, что эти грозные слова, как, впрочем, и все письмо, предназначались для того, чтобы дать противникам марранов знать, с какой серьезностью и решимостью монархи намерены действовать во всем, что касается проведения инквизиции. Явно не было никакой необходимости подстегивать двух доминиканцев. Выбирая этих двух в качестве первых инквизиторов, короли должны были знать об их ненависти к конверсо и желании низвести их до самого ничтожного уровня. Поэтому вопроса об их усердии и сомнений в способе их действий возникнуть не могло. На самом деле они, пожалуй, превзошли все ожидания. Их приговоры, вынесенные предполагаемым иудействующим, были так жестоки и настолько ощутимо несправедливы, что это вызвало яростные протесты, всколыхнувшие как королевский, так и папские дворы[3040]. Нет нужды сейчас обращаться к соответствующим документам. Папа занял сторону конверсо. Короли, с другой стороны, поддерживали инквизицию и тем самым показали, в чем заключалась их позиция.
Дж. Г. Коултон, занимаясь темой инквизиции, написал, что «игнорирование вопроса об ответственности людей сделает всю историю бессмысленной»[3041]. Здесь мы имеем дело со случаем, в котором человеческая — или, точнее, моральная — ответственность является ключевым моментом, который мы не можем игнорировать, если хотим понять, что на самом деле случилось. Когда некоторые осторожные историки и дипломатичные авторы, желающие выглядеть беспристрастными в спорах по поводу инквизиции, просто говорят нам, что Святая инквизиция продемонстрировала в первой стадии своей деятельности «чрезмерную строгость», они обходят элемент «человеческой ответственности» и тем самым говорят нам очень мало или вообще ничего, ибо «чрезмерная строгость» может проистекать из искреннего убеждения в том, как лучше справиться со стоящей перед нами проблемой, или из честного религиозного пыла, но может и наоборот, быть результатом определенных интересов или неконтролируемого предубеждения. Ясно, что мы хотели бы знать, каков главный мотив этой «строгости» и чем она была вдохновлена. Используя менее двусмысленный язык, ответить на эти вопросы будет довольно просто.
3040
Pulgar,