Выбрать главу

В этих обстоятельствах расисты, разумеется втайне, обратились к инквизиции, призывая ее обратить внимание на то, что происходит в ордене (прием конверсо, бегущих от суда инквизиции, и отказ властей ордена принять контрмеры), и попросили ее активного вмешательства. Инквизиция поспешила совершить ряд действий, которые дали расистам нужное им обоснование для введения в ордене расистской политики.

Точная схема действий, разработанная инквизицией в тайном сговоре с расистскими монахами ордена, наверное, останется неизвестной. Тем не менее сам факт такого сговора неоспорим, на что прежде всего указывает попытка убедить главу иеронимитов брата Родриго де Оренсе поменяться постами с инквизитором Толедо[3106]. Родриго был инертным, сдержанным человеком, который ни по своим взглядам, ни по темпераменту никак не подходил для должности инквизитора[3107], и это предложение, несомненно, было сделано просто для того, чтобы устранить его с должности генерала ордена, так чтобы он не смог вмешиваться в планы, разработанные расистами ордена. Однако Родриго отказался от этого предложения, и возможно по этой причине инквизиция выбрала окольный путь нападения на марранских братьев ордена. Вместо того чтобы преследовать их напрямую, инквизиция решила, что умнее будет начать преследование марранской общины, расположенной вблизи монастыря в Гвадалупе (одного из главных иеронимитских монастырей), с целью впутать марранских монахов этого монастыря в расследование против светских «новых христиан». В этом и заключался план инквизиции. Она создала временный трибунал в Гвадалупе и назначила инквизитором приора монастыря, брата Нуньо де Аревало[3108], который был известен как ярый противник конверсо и пылкий расист.

Инквизиция обрушилась на маленькую общину Гвадалупе с редкостной мстительной злобой. Помимо многих осужденных на пожизненное заключение, каторжные работы и пожизненную епитимью, пятьдесят два иудействующих были сожжены заживо вместе с костями сорока восьми умерших и двадцатью пятью чучелами беглых конверсо на семи аутодафе в течение одного года[3109]. Эти аутодафе совершались перед воротами монастыря и служили указующим перстом для его братьев, которые не могли не видеть или слышать о вопиющей ереси, имевшей место перед их глазами. Огромное число приговоров (возможно, более двухсот), вынесенных в столь короткое время, показывает, как мало свидетельств требовалось трибуналу для провозглашения жестоких приговоров протии «новых христиан». На самом деле действия инквизиции, которые практически смели с лица земли целую марранскую общину, напоминают скорее массовое убийство или серию казней, поспешно выполненных вражеским военным трибуналом, чем наказания, назначенные сознательным законным судом. Очевидно, что только расистский инквизитор, жаждущий уничтожить конверсо с корнем, мог провести такую кампанию убийств. Как и ожидалось, его расследования поведения горожан вскоре затронули некоторых монахов его собственного монастыря, которые также были признаны иудействующими и, соответственно, осуждены на сожжение[3110]. Расисты подняли шум вокруг этих приговоров, стараясь опозорить орден так, чтобы вынудить его принять их план. И нет сомнения в том, что именно для этой цели их пропаганда сфокусировалась на одном из монахов (член того самого Гвадалупского монастыря), который, как «обнаружилось», никогда не был крещен, несмотря на то что прожил в монастыре целых сорок лет[3111]. Разумеется, они хотели представить его случай не как странное, ненормальное исключение, а как модель «скандальных фактов», имевших место в рядах ордена.

Мы не знаем, насколько правдивым было это «обнаружение» и на каких фактах оно основывалось. Отчет об этом случае не дошел до нас, а атмосфера террора, охватившая орден, изобиловала лжесвидетельствами также и среди монахов, которые не были расистами, и даже среди тех, кто были «новыми христианами»[3112].

Однако как бы мы ни оценивали эти приговоры, они тогда считались неоспоримыми и как таковые предоставили расистам благодатную почву для того, чтобы возбудить в ордене яростную кампанию в пользу своей расовой программы.

Двадцать третий съезд испанских иеронимитов, собравшийся в апреле 1486 г., полностью проходил под знаком этой кампании, руководимой Гонсало де Торо. Теперь он появился в качестве лидирующей фигуры, достойной занять положение генерала ордена, и под его и его друзей-расистов давлением орден принял три резолюции, показывающие решающее влияние расистов, хотя в них и сохранились некоторые следы оппозиции, с которой они столкнулись в продвижении своих предложений. Так, первая резолюция призывала орден установить инквизицию «еретических отклонений» во всех монастырях ордена; вторая приказывала ордену избегать приема «новых христиан» в свои ряды, «пока инквизиция действует в этих королевствах» и продолжается их очищение от ереси[3113]. Третья идет гораздо дальше: она уполномочивает настоятеля Гвадалупе, того самого, который отличился в качестве инквизитора, обратиться к папе (Иннокентию VIII), чтобы тот навечно запретил прием «новых христиан» во все монастыри ордена, а в особенности в его собственный монастырь (где были найдены иудействующие)[3114], а также однозначно дисквалифицирует их в качестве настоятелей, викариев, исповедников и тому подобное[3115]. Предполагалось, что папский эдикт такого рода не только установит политику чистоты крови в ордене, но и проложит путь для внедрения этой политики в другие церковные организации. Тем не менее этим не ограничивались решения съезда. Пожалуй, для практических целей на внутреннем уровне самым важным решением было назначение расистского лидера, Гонсало де Торо, в качестве первого из двух иеронимитских инквизиторов, чьей задачей будет обнаружение тайной ереси в ордене и принятие мер к ее искоренению[3116].

Мы уже отметили, что эти резолюции, скорее всего, не были приняты единогласно и что следы оппозиции к еще более экстремистским предложениям могут быть обнаружены в самих резолюциях. Очевидно, однако, что оппозиция была слабой и не могла ни остановить, ни изменить течения мнений, доминировавших на апрельском съезде. Одной из причин этой слабости было отсутствие Гарсии де Мадрида, смелого и проницательного марранского монаха, у которого было особое влияние на иеронимитское руководство. Будучи близким другом и доверенным лицом Родриго де Оренсе, он без труда сумел убедить генерала ордена в том, что тот совершил как религиозную, так и политическую ошибку, оказав поддержку Гонсало и предложениям его партии. Он отметил, что с религиозной точки зрения принятые резолюции вступают в конфликт с декретами папы Николая V (в его булле Humani generis от 1449 г.) и собора в Алкала в 1481 г., поскольку эти документы запрещают, под страхом отлучения, всякую дифференциацию между «старыми» и «новыми христианами». С политической стороны эти резолюции служат интересам расистов, а в особенности — их лидера Гонсало де Торо, который намеревается предотвратить, с помощью своего возросшего влияния, переизбрание Родриго генералом ордена и заполучить эту должность для себя самого[3117]. Родриго убедился в том, что его провели и оскорбили. Он был скромным человеком и не любил брать на себя общественную ответственность, но теперь он преисполнился страстным желанием разбить расистскую партию и остановить ее лидера. Он издал приказы всем настоятелям ордена не обращать внимания на уставы, принятые на последнем съезде, и подчиняться булле Николая V[3118]. Настоятель Гвадалупского монастыря (о чьей деятельности в качестве инквизитора мы говорили выше) и настоятель монастыря Сисла в Толедо (другой крупный монастырь иеронимитов) отказались подчиниться распоряжениям генерала и ответили, что решения съезда были приняты правильно и, поскольку они выражают волю ордена, они не могут противоречить воле папы. Реакция генерала была однозначной. Он решил отлучить обоих настоятелей, упразднил их членство в собрании каноников, которое уполномочено избирать генерала, и назначил на их место двух других монахов[3119]. Он также послал в Рим двух конверсо с целью получения буллы, обеспечивающей его избрание генералом еще на три года. И «неудовлетворенный всем этим, — говорит Сигуэнса, — он отправился в Гвадалахару, чтобы проконсультироваться с марранскими юристами по поводу юридических аспектов конфликта», затем он «проследовал к королевскому дворцу, чтобы заручиться поддержкой Королей-католиков, так же как и поддержкой кардинала Мендосы и других прелатов и крупных аристократов, информируя их о том, что произошло в ордене, и представляя занятую его оппонентами позицию отвратительной и противоречащей нашим законам»[3120]. Теперь конфликт стал национальным скандалом, в то время как орден разделился на две фракции, которые обвиняли друг друга, и каждая старалась привести другую к краху.

вернуться

3106

См. об этом т.ж., стр. 29b. Сигуэнса, который превозносил его «святость и благоразумие», указывает, что Оренсе стремился к тишине «и спокойствию своей кельи» и был «опечален» мыслями о бремени, возложенном на него избранием генералом ордена.

вернуться

3107

См. Fita, т.ж., стр. 284.

вернуться

3108

Т.ж.

вернуться

3109

Из решения ордена в 1486 г. мы извлекаем, что «se hallaron en el [монастырь в Гвадалупе] algunos frayles, corrompidos con estos errores у ftieron condenados por hereges, quemados publicamente» (Sigüenza, см. ранее, II, стр. 33a). Разумеется, «algunos» может здесь означать больше, чем несколько, но, возможно, не больше, чем скромное число.

вернуться

3110

 Т.ж., стр. 32а. Талавера, который сам был настоятелем в Гвадалупе и, несомненно, имел в своем распоряжении все записи монастыря, безапелляционно утверждал (см. ранее, стр. 90-91), что Марчена был сожжен вместе с иудействующими Гвадалупе в 1485 г. Байнарт, однако, считает, что он был сожжен «по всей видимости, в 1488 г.», поскольку «до своей смерти он успел выступить свидетелем обвинения на суде против Диего де Саморы» (монах монастыря Сан-Бартоломе-де-Лупиана), который начался в 1489 г. (т.ж., стр. 169, 184, прим. 94). Но в отчете инквизиции, на который опирается Байнарт, не сказано, что Марчена свидетельствовал на суде Саморы. Там сказано, что он признался (возможно, на своем процессе), что выразил «сомнение в вере» в беседе с Диего де Саморой, о чем тот не доложил инквизиции. Вышеупомянутый разговор с Саморой, добавляет отчет, имел место «восемь и девять месяцев до того, как Марчена был сожжен» (см. Archivo Histórico Nacional, Inquisición, leg. 188, № 13 moderno, f. 10r).

вернуться

3111

См. Lea, History, II, p. 286.

вернуться

3112

См. Sigüenza, см. ранее, II, стр. 32a.

вернуться

3113

Т.ж., стр. 32b.

вернуться

3114

Т.ж., стр. 33a.

вернуться

3115

Т.ж., стр. 34ab.

вернуться

3116

Т.ж., стр. 34b.

вернуться

3117

Т.ж., т.ж.

вернуться

3118

Т.ж.

вернуться

3119

Т.ж., стр. 34Ь-35а.

вернуться

3120

Т.ж., стр. 35а.