Собрание каноников, на котором выбирали генерала ордена на следующие три года, состоялось в монастыре Сан-Бартоломе 26 августа того же, 1486 г. В качестве настоятеля монастыря Монтамарта Гонсало де Торо и два его главных сторонника, настоятели Гвадалупе и Сислы, пришли на решающее собрание, но вскоре после этого, и всего за три часа до истечения срока своего правления, Родриго, полагаясь на буллу Николая V, дисквалифицировал их членство в группе избирателей и назначил вместо них других. Гонсало, однако, был к этому готов. Он вступил в контакт с епископом Паленсии, который был одним из исполнителей буллы папы Николая, и получил освобождение от отлучения[3121]. Поэтому он и его друзья могли участвовать в собрании и полностью использовать свое влияние на голосующих. Обе стороны приложили максимум усилий. Родриго пользовался поддержкой кардинала Испании Мендосы и герцога Инфантадо. Короли, однако, велели обоим магнатам отстраниться от избирательного процесса, в котором они видели внутреннее дело ордена. Кардинал и герцог подчинились[3122]. Однако приказ королей сработал против конверсо, и вскоре стало ясно, что большинство делегатов поддерживает сторону расистов. Гонсало был избран новым генералом, а вопрос, касающийся предыдущих резолюций, не был вынесен на повестку дня[3123].
Тем не менее он не мог быть положен под сукно, ибо короли, которые отказались вмешиваться в выборы, заняли четкую позицию в вопросе об уставе о чистоте крови. В письме, посланном членам руководящего совета ордена, они настаивали на отмене устава «до тех пор, пока не придет подходящее время для урегулирования этого вопроса»[3124]. Они также послали своего капеллана Диего де Даса представлять их перед лидерами иеронимитов и проследить за тем, чтобы их воля была выполнена[3125]. Как следствие, Гонсало чувствовал себя обязанным представить письмо королей собравшимся, за чем последовала долгая дискуссия. Некоторые из присутствующих, возражавшие против отмены устава, предложили послать делегацию к королям, чтобы подробно информировать их о причинах, заставляющих их пытаться оставить устав в силе, но ни это, ни другие предложения не могли нивелировать королевский призыв и сильную аргументацию Дасы. «Даса с такой силой представил отвращение, которое испытают короли, если их настояние будет отклонено», говорит Сигуэнса, что иеронимитам, за отсутствием выбора, пришлось подчиниться. А главное, Гонсало понял, что Фердинанд твердо решил, что устав должен быть отменен, и ему не хотелось начинать свою карьеру генерала ордена с диспута, который мог омрачить дружеские отношения, существовавшие до сих пор между короной и орденом. Поэтому он позаботился о том, чтобы собрание решило сообщить всем институциям ордена, что устав должен считаться отмененным. Он подчеркнул, что причинами для новой резолюции не были ни страх перед отлучением (прозвучавший угрозой в булле Николая), ни перемена во взглядах на затронутые вопросы, а только уступка настоянию королей и желание ордена служить им. Это объясняет, что то, что заставило королей «весьма настойчиво пожелать», а по существу «приказать отменить устав», были «их опасения, что, если устав останется в силе, многие церкви и города захотят последовать ему», а именно издать аналогичные уставы для своих членов или граждан[3126].
Процитированные выше слова остались без внимания всех ученых, занимавшихся этим делом, а ведь в них заключается корень проблемы, с которой Фердинанд должен был справиться, когда он столкнулся с планом иеронимитов, и они также раскрывают важнейший элемент его политики по отношению к конверсо. То, чего он добивался, было: а) иметь инквизицию, находящуюся под его управлением, в качестве единственного инструмента, «наказывающего» конверсо, и б) дать марранам, которые не были наказаны инквизицией, продолжать заниматься их обычными делами и профессиями и таким образом вносить вклад в испанскую экономику. В любом случае он категорически противился развитию еще одного антимарранского движения вдобавок к деятельности инквизиции. Что до преследования конверсо, он намеревался быть единственным, кто решает этот вопрос, и не позволять никому вмешиваться в предписания инквизиции.
Фердинанд, однако, не мог не понимать, что, открыто заняв позицию против расистов, он ступает на зыбкую почву. Он не хотел выглядеть защитником конверсо, что испортило бы его облик угнетателя и преследователя — облик, приобретенный его покровительством инквизиции, — и предпочитал не предпринимать прямых действий против расистов, когда те издали свои уставы о чистоте крови. В данном случае, однако, это не было возможным. Издание расового декрета против конверсо таким крупным религиозным орденом, как иеронимитский, явно отличалось от аналогичного установления в коллегии или маленьком братстве. Такое законодательство могло иметь важные последствия, которые отрицательно повлияли бы на экономическую ситуацию, и поэтому он решил, что должен вмешаться. Таким образом, перед нами первый случай конфронтации между монархией и расистами по поводу концепции чистоты крови, которую расисты хотели внедрить, несмотря на несогласие монархов.
Если Фердинанд верил, что в результате этого столкновения он отвел угрозу своей двойственной политике, он явно недооценил природу человека, стоявшего на другой стороне. Гонсало де Торо был жесткой и безжалостной личностью, упрямой и хитрой и не имел привычки признавать поражение[3127]. Не собирался он и предоставить королю Фердинанду последнее слово по поводу конверсо в своем ордене — того, что являлось для него предметом первостепенной важности и возбуждало его самые яростные страсти. Отмена решения, исключающего конверсо из управления орденом и запрещающего принятие их в его ряды, не упраздняла резолюции об установлении инквизиции с целью очистки ордена от «тайных еретиков». Теперь Гонсало решил использовать эту резолюцию в качестве плацдарма для своего нового плана. Он ушел с поста инквизитора, занятого им на предыдущем совещании ордена, оставив себе только задачу «расследования» нравственности в монастыре Сан-Бартоломе, одном из главных монастырей ордена и резиденции нового генерала. Он назначил большой инквизиторский трибунал, в задачу которого входило заняться орденом в целом, и оставил себе право присоединяться к нему в случаях, требующих его вмешательства[3128]. Вскоре началось яростное преследование всех марранских братьев ордена. Согласно Сигуэнсе, «некоторые были сожжены в quemaderos (кремационных печах), другие приговорены к пожизненному заключению, в то время как еще некоторым было запрещено исполнять какие-либо функции»[3129]. Гонсало, несомненно, пытался доказать, что расистские обвинения в иудейской ереси в его ордене не были беспочвенны, а поэтому устав о чистоте крови был необходимостью и не должен был быть отменен.
3126
Т.ж., стр. 38а. Нет никакой очевидной почвы для утверждения Байнарта о том, что «[орден] сделал все возможное, чтобы скрыть наличие иудействования среди монахов» (
3127
Сигуэнса описывает его как «hombre seuero у riguroso con los otros, у consigo mas ... a quien nunca se rendia» (p. 35b).