Невозможно отделить эту свирепую враждебность и направление поддерживающих ее аргументов от долгой эволюции инквизиции и ее продолжающихся атак против конверсо. Инквизиция, в сущности, была детищем расистского движения, и она, как в мышлении, так и в чувствах, двигалась по направлению к расистской точке зрения. При Фердинанде это стремление было обуздано, и инквизиция должна была хотя бы формально действовать в рамках строго религиозных преследований, но его преемники дали ей больше свободы, и с развитием устава о чистоте крови инквизиция могла дать выход своему желанию действовать в полном согласии с целями расистов. В действительности она все больше и больше становилась формальным представителем, адвокатом и пропагандистом расистского движения, и во времена Силисео ее расистский язык был прямым и откровенным.
Так, в своем обращении к папе Юлию III за подтверждением устава о чистоте крови францисканских обсервантов Suprema (т. е. ведущий собор инквизиции) говорит о «коварных и неразборчивых в средствах путях, которыми неугомонная раса [т. е. конверсо] нарушает мир и покой всех организаций, куда ей удается проникнуть»[3150], таким образом описывая конверсо тем же языком, что применял по отношению к ним Силисео в своем собственном обращении для подтверждения аналогичных уставов[3151]. Более того, мы можем разглядеть растущее желание инквизиции брать на вооружение четыре отмеченных нами расистских аргумента (торговля, администрация, священнослужительство и медицина). Разумеется, в том что касается торговли, инквизиция не могла открыто и свободно требовать подавления всей коммерческой деятельности конверсо, так как короли резко возражали против таких требований. Однако во всех остальных областях она выражала свою позицию (которая на деле была позицией расистской) практически без ограничений. Так, настаивая на том, чтобы конверсо были лишены должностей в религиозных орденах, инквизиция говорит обо всех «новых христианах» как о «стремящихся править с целью сокрушения старых христиан»[3152]. В то же время она сжигала марранских священников как иудействующих, которые старались «осквернять и захватывать церкви». Это мы знаем из различных источников[3153], а в том, что касается ее взгляда на марранских врачей, мы располагаем свидетельством Силисео, которое говорит само за себя:
Ибо много лет назад в Валенсии был сожжен врач [конверсо], которого его сыновья встречали с работы словами «Добро пожаловать, мститель!» [Bien venga el bengador]. А в Сьюдад-Реаль другой был сожжен, который помещал под один из своих ногтей яд, который он отращивал [исключительно] для этой цели, и этим пальцем он размешивал слабительное, которое прописывал своим старохристианским пациентам, пока яд не поглощался слабительным средством, так что «старый христианин», принявший его, умирал. А несколько дней назад они в Толедо привели к смирению хирурга, который сыпал на раны ядовитый порошок, от которого они умирали. А приводить [еще] примеры этих [зверств] будет означать никогда не кончить.[3154]
Эти обвинения не были взяты из пропагандистских листков, написанных неизвестными очернителями и клеветниками. Эти обвинения использовались трибуналами инквизиции, чтобы осудить людей на костер, пожизненное заключение, пытки, бесчестие и потерю всего имущества. Генри Чарльз Ли, потрясенный этими обвинениями, сказал: «Каким бы диким это ни казалось нам, оно дает нам ценную возможность заглянуть внутрь тех или иных импульсов, которые управляли Испанией в ее обращении с чужими расами внутри ее границ»[3155]. Во всей огромной работе этого большого ученого нет другого высказывания, в котором он ближе подходил бы к определению проблемы конверсо, ибо это высказывание показывает, что марранов преследовали не как носителей ереси — т. е. иного религиозного верования, — но как представителей другой расы, а что еще важнее — враждебной расы. Ничто другое не может быть связано с этим выражением, кроме группы, чуждой испанцам, которую ненавидят и на которую изливаются потоки клеветы. Более того, Ли говорит нам, что целью этой клеветы (и инициированной ею политики) были «жестокие репрессии и уничтожение»[3156], без какой-либо религиозной цели как то «исправление», «раскаяние» или «чистота». Здесь мы видим Ли в одном из немногих моментов, когда он освобождается от предвзятых концепций и дает своей проницательности очертить то, что видит, а именно истинные «импульсы, которые управляли Испанией», приближаясь тем самым к правильной интерпретации проблемы, ее симптомов и проявлений.
Мы не можем, однако, завершить наши замечания по этому вопросу, не выразив несогласие с концепцией, выдвинутой Ли, согласно которой поведение Испании было одинаковым по отношению ко всем ее «чуждым расам». Похоже, что Ли ставит знак равенства между испанской политикой по отношению к конверсо и к морискам, и кажется, что он рассматривает в одинаковом свете мотивы, определившие эту политику. Однако эта тождественность только частична, или, точнее, ограничена определенными моментами. Как и конверсо, мориски рассматривались «старыми христианами» в качестве чуждого меньшинства, и, несомненно, расово-национальный раздражитель имел место в испанской настойчивой и энергичной направленности против них. Во всем остальном две тенденции различались. В случае с морисками Испания имела дело с фундаментально антихристианским, антииспанским элементом, который вряд ли мог влиться в испанскую культуру и общество. В случае с конверсо все было по-другому. Проблема конверсо принадлежала к другой категории, проистекала из других источников (в дополнение к общему) и управлялась другими импульсами. Испанская инквизиция была создана, чтобы разрешить марранскую проблему, и только ее.
V. Борьба против ассимиляции
Не менее важным, чем влияние вышеуказанных изменений на ограничение преследования марранов инквизицией, была неуклонная трансформация этнического состояния конверсо. В 1548 г. кардинал Силисео жаловался, что конверсо («эти люди, которые потомки евреев») продолжают женить и выдавать замуж своих детей за аристократов высшего ранга (по его словам, «самых сиятельных людей Испании»), для того чтобы «защититься от инквизиции, а самим подняться выше «старых христиан»[3157]. На это, как и на другие высказывания Силисео, сильно повлияла его ненависть, и хотя в этом есть доля правды, оно составлено в выражениях, которые ложно истолковывают реальные события. Из этих утверждений можно вывести, что единственным интересом конверсо в браках со знатью были поиски убежища от инквизиции. Однако это явно было не так. Процесс заключения смешанных браков между двумя группами, как мы видим, основательно продвинулся уже к середине XV в.[3158], и, таким образом, он начался задолго до инквизиции. Тем, что подталкивало этот процесс, было желание конверсо подняться на самый высокий социальный уровень (то, что Силисео назвал «подняться выше старых христиан» — как будто аристократы не были «старыми христианами»!) и получить выгоду от его социальных и экономических преимуществ. Мотивация знати к заключению этих браков была, вне сомнения, прежде всего финансовой, что всегда играло большую роль в браках аристократии, но утилитарные соображения не всегда были главным стимулирующим фактором обеих сторон. Очевидно, что некоторые представители крупной знати и высших рангов марранской аристократии были связаны узами дружбы и взаимной симпатии, которые стимулировали установление брачных союзов. По всем этим причинам мы можем принять как данность, что, если бы инквизиция не была создана, процесс заключения смешанных браков продолжался бы в том же, если и не в ускоренном, темпе.
3151
Примечательно его определение конверсо как «bulliciosos» (BNM, рукопись 13038, f. 27r.)