Однако, коснувшись сходства этих движений, мы должны также отметить важное различие, имеющее особое значение для нашей работы. В то время как нацизм открыто провозглашал свои цели и защищал идею тотальной войны для их достижения, инквизиция никогда не раскрывала своих истинных целей и вместо этого прятала их за аргументами, призванными оправдать ее действия моральными мотивами и придать им атмосферу святости. Причина этой разницы совершенно очевидна. Если нацизм вырос из нигилистской культуры, которая могла открыто ценить грубую силу, то инквизиция действовала в социальном климате, насыщенном религиозными концепциями и принципами. Следовательно, если нацизм мог нагло презирать требования традиционной морали, то инквизиция должна была представлять свои зверства как необходимость, как средства, требуемые для возвышения католической веры.
То, что инквизиции удалось за дымовой завесой своих утверждений скрыть истинные мотивы и намерения, можно назвать одним из самых больших проявлений ее удивительной ловкости. Однако при тщательном рассмотрении здесь нечему удивляться. Пророк Иеремия сказал:
Лукаво сердце человеческое более всего и крайне испорчено; кто узнает его?[3177]
Как нам видится, «сердца» инквизиторов — т. е. их ментальная конституция — были неисправимо испорчены всевозможными влияниями, сформировавшими их мысли и желания. Помимо религиозных интересов (которые, несомненно, мотивировали некоторых ее лидеров), эти устремления выражались у чиновников инквизиции, сверху донизу, до ее последних функционеров и агентов, в откровенном пренебрежении человеческой жизнью, в страстном желании щеголять своей силой и решать, кому жить, а кому сгореть на костре; эти люди отличались способностью к репрессиям, могущим сломить любой дух, болезненной страстью к пыткам и причинению боли, которая могла подавить любое сопротивление, и, кроме того, бесстыдной алчностью, превращающей палача в наследника имущества его жертвы. Могла ли испанская инквизиция скрыть все это?
Могла, потому что «человеческое сердце — самая лукавая вещь на свете». Хитрые люди всегда могут найти пути представить подлость как благородное дело, а инквизиторские пропагандисты действительно были очень хитрыми. Умелые агитаторы, они знали, как аргументировать, убеждать и побуждать, а их задача облегчалась долгим и жестоким конфликтом между католической церковью и Реформацией. По ходу этого конфликта враждующие лагеря воевали и уничтожали друг друга в крупных масштабах — и все это предположительно из-за различий в вере, ради которых они были готовы убивать и быть убитыми. В таких обстоятельствах не составляло труда предположить, что все акции инквизиции, какими бы чудовищными они ни были, все же мотивировались религиозными интересами.
Настолько глубоко это убеждение было внедрено инквизицией в общественное сознание европейских наций, что даже в XIX и XX вв. большинство ученых согласились, что инквизиция верила в истинность своих оправданий, так же как и в моральность своих действий. Отсюда в своей оценке функционеров инквизиции большинство ученых не подвергали сомнению искренность инквизиторов и отличались друг от друга только в оценке их характеров. Так, если консерваторы видели в инквизиторах преданных христиан, исполнявших тяжелые обязанности, либералы считали их узколобыми фанатиками, действовавшими как эмиссары беспощадной Церкви. Такова была также и позиция Конституционной Комиссии, которую Кадисские кортесы (1812 г.) назначили, чтобы представить, среди прочего, отчет об инквизиции. Само собой разумеется, что Комиссия не нашла различий между природой преследования инквизицией марранов и ее атаками на другие группы. При этом отмечая страдания, которые монах, брат Луис де Леон, претерпел от рук инквизиции, Комиссия была настолько «переполнена ужасом и изумлением», что ее члены не могли найти слов, чтобы выразить свои чувства. «Непостижимо, — сказали они, — насколько предубеждение может околдовать, а ложный пыл сводить с пути»[3178]. Однако не только «предубеждение» и «ложный пыл» заставили инквизицию и ее расистские когорты действовать против конверсо, как они это делали. То, что двигало ими, было прежде всего глубоко укоренившейся ненавистью, яростной, неумолимой, адской ненавистью ко всему, имеющему какое-либо отношение к еврейскому, будь то этническим или религиозным, социальным или интеллектуальным, той ненавистью, что проистекала из предубеждения и традиции, коренившихся в особом положении евреев. Не приняв во внимание эту особую ненависть и различные ее источники, невозможно понять ее вулканический выплеск через рождение инквизиции и ее ранние операции или извержение ее кипящей лавы в течение более чем трех с половиной столетий.
VIII. Изгнание
Было бы очень странным, даже невероятным, если бы инквизиция не пыталась распространить свою власть на евреев Испании. Любая ненависть ее чиновников к евреям, а также их неукротимое желание умножить свою силу должны были диктовать им это, и действительно, инквизиция действовала соответственно. Испанские евреи были первой немарранской группой, которую инквизиция пыталась захватить в свои когти. Однако ее усилия в этом направлении были остановлены двумя факторами: конституционным и политическим.
С конституционной точки зрения инквизиция была создана, чтобы заниматься христианами, которые сознательно и упрямо отклонялись от веры[3179]; у нее не было власти над евреями больше, чем над какой-либо иной группой нехристиан. В плане политическом инквизиция наткнулась на оппозицию королей, которые хотели, чтобы евреев оставили в покое и чтобы ничто не мешало их службе короне. Оставался только один путь, которым инквизиция могла опутать евреев своими сетями: обвинить их в приверженности ереси и подстрекательстве еретиков. Однако такие обвинения нуждались в солидном обосновании, потому что короли не позволили бы инквизиции начать массовые гонения против испанских евреев подобные преследованиям конверсо (т. е. на основании ничего не стоящих свидетельств). Здесь инквизиция натолкнулась на серьезные препятствия, обойти которые было нелегко. Поскольку число иудействующих было незначительным, а число их еврейских помощников и того меньше, инквизиция могла показать королю всего несколько случаев, в которых были замешаны евреи как пособники еретиков. Таким образом, она встала перед неизбежной необходимостью применения новой тактики против евреев.
Эспина, чьи идеи вели за собой инквизицию, пропагандировал, как мы видели, два возможных пути избавления от евреев в Испании: полное уничтожение или изгнание[3180]. В своей яростной кампании против конверсо инквизиция пыталась привести в действие первое предложение Эспины: она подвергла конверсо постепенному уничтожению, которое предполагалось ускорить и усилить. Для решения еврейского вопроса ей не оставалось ничего иного, как применить второй метод Эспины — изгнание.
Изгнание, однако, можно было осуществить только по прямому указу королей, и проблемой инквизиции было убедить их действовать в направлении, против которого они, как известно, возражали. Именно здесь, столкнувшись с этой проблемой, инквизиция проявила, пожалуй, больше, чем где бы то ни было, изобретательность, упорство и исключительную решимость. Поскольку она не могла юридически доказать то, что евреи Испании мешали ее деятельности, помогая иудействующим, она старалась внедрить эту идею путем пропаганды, т. е. беспрерывным повторением этой претензии. В том, что касалось населения, инквизиция знала, что ей ничего не нужно доказывать, раскрывая реальные случаи, когда евреи помогали иудействующим. Простое утверждение, что таких случаев было много, будет принято массами как доказательство. На деле инквизиция могла раздуть эти претензии еще больше, обвинив евреев в ответственности за сам факт появления иудейской ереси, а затем за постоянное развитие и поддержку этой ереси, чтобы предотвратить ее искоренение[3181]. Такая кампания, будучи продолженной, неизбежно подстрекала бы население к нападению на евреев, а осознание королями такой возможности и являлось, собственно, целью инквизиции. Она рассчитывала на большую чувствительность монархов к общественному мнению и их заинтересованность в сохранении закона и порядка. В особенности, знала инквизиция, короли испугаются волнений в то время, как они ведут войну против Гранады.
3179
О манипулятивном и произвольном включении в сферу юрисдикции инквизиции таких преступлений, как богохульство, двоебрачие и колдовство, см. Lea,