Однако еще более вводит в заблуждение его попытка убедить нас, что конверсо были богатыми, избалованными людьми, ненавидящими тяжелую работу и проводящими время в безделье. Будучи горожанами, они, естественно, хотели, чтобы их сыновья приобрели профессии, которые можно назвать «городскими», но в этом они никак не могли отличаться от большинства своих соседей, старохристианских бюргеров, а большинство городских профессий «новых христиан» отнюдь не были «легкой работой». Это утверждение Бернальдеса отражает старый, примитивный взгляд на работу, который отождествляет тяжелый труд только с физическими усилиями, но не с напряжением мысли. Однако если усиленная умственная деятельность в той же степени может считаться тяжелым трудом, тогда конверсо, занятые в профессиях, которые Бернальдес считал «легкими» и «удобными», вовсе не были «бездельными» или ленивыми. Успех в делах, связанных с этими видами деятельности, которые часто требовали решения запутанных проблем, обеспечивался бдительностью, концентрацией внимания к малейшим деталям и изобретательностью. Поэтому если конверсо не только удерживали свои позиции, но и продвигались в условиях конкуренции, как следует заключить из собственных слов Бернальдеса, то необходимо также согласиться, что они вовсе не были бездельниками, а, наоборот, были постоянно заняты всеми необходимыми делами для сохранения и продвижения своего бизнеса. Они обычно находились в состоянии напряжения, а не блаженной праздности или беспечности, как пытается убедить нас Бернальдес. Помимо этого, все его изображение конверсо как группы или, точнее, социологической общности, является просто грубым искажением истины, и оно очень далеко от исторической реальности, о которой он на удивление плохо информирован.
Ведь на самом деле конверсо как группа были не плутократами, живущими беспечной жизнью, а людьми, которые должны были трудиться для обеспечения своего существования и чьи доходы были, как правило, ограничены. Несмотря на все, что было сказано об их огромном богатстве, как будто оно было поделено поровну между всеми ими, их подавляющее большинство было ремесленниками (в различных областях), мелкими торговцами мануфактурой, врачами и адвокатами (на среднем уровне), а также служащими на второразрядных должностях. Их каноники и монахи, безусловно, не были богатыми или, скажем, богаче, чем другие церковники низших рангов, и это относится также к клеркам и агентам ведущих марранских предпринимателей. Только их знаменитые врачи и высшие чиновники, а прежде всего их крупнейшие торговцы, откупщики и банкиры могли похвалиться большим богатством. Однако те, кто принадлежал к этой категории, составляли меньшинство марранского населения, возможно не более его десятой части.
Думается, что стоит обратить особое внимание на процитированное выше высказывание о конверсо: «Никогда не хотели они заниматься такими занятиями, как пахота, или рытье, или хождение по полям, чтобы пасти скот, и не учили этому своих детей». Домингес видит в этом высказывании «проницательное наблюдение», которое выдает «отвращение крестьянина к эксплуатирующему его городу»[3339]. Солидные данные и аргументы, которые этот осмотрительный ученый обычно приводит в поддержку своих утверждений, отсутствуют, однако, в этом случае. Возможно, мнение Бернальдеса сложилось у него в то время, когда он искал свидетельства склонности конверсо жить за счет «тяжелого труда» других, а может быть, что-то иное привело его к этому мнению[3340]. Тем не менее движение против конверсо не может быть объяснено в терминах хорошо известного древнего конфликта между городом и деревней. В конце концов, нападения на конверсо направлялись в большинстве случаев городскими элементами, и, если однажды люди из деревень пришли в Толедо, чтобы напасть на марранов, они это сделали, чтобы помочь другим горожанам, в ответ на их призыв[3341]. Кроме того, они никогда не нападали на другие городские элементы, только на конверсо. Ненависть крестьян к марранам, которая действительно подтверждена нашими документами, вдохновлялась другими источниками, а не теми, которые предполагал Домингес.
J
Расизм в Германии и Испании
В своей книге «Национализм и раса в средневековом законе»[3342] Гвидо Киш, видный ученый, в особенности известный своим изучением еврейского закона в Средние века, отверг утверждение, что «Толедский статут» был в своей основе расистским, а не религиозным документом. Стараясь подтвердить свой тезис, что все антиеврейское законодательство в Средневековье базировалось исключительно на религиозных принципах, Киш пытался доказать, что Статут не был исключением из этого правила. Он утверждал, что он тоже возник на основе религиозных соображений, как об этом свидетельствует его ссылка на расследование Pesquisa, насчитывающее «не менее двадцати пяти преступлений против христианской религии, в которых были обвинены «новые христиане»[3343]. Таким образом, согласно Кишу «Толедский статут» возник из «подозрения в религиозном неверии», которое выросло против обращенных из иудаизма в Испании, и, казалось бы, не без причин, потому что «эти обращенные в душе остались приверженными идеалам прежних братьев по вере» и «крещение не повлияло на них в духовном плане». Делая из этого вывод, Киш сказал, что утверждение о том, что «предвзятое мнение [против обращенных], которое было якобы религиозным, превратилось в «расовое», означает «привнесение современных расистских концепций в средневековые источники, где невозможно найти оправдания для подобной интерпретации»[3344].
Киш, однако, ошибается. Он демонстрирует незнание расистской литературы, предшествующей изданию Статута, и последующей за ним, или отсутствие должного внимания к тому, что написано в самом Статуте. Киш справедливо отмечает, что «в средневековых источниках обращенные из иудаизма недвусмысленно охарактеризованы как бывшие приверженцы еврейской веры»[3345]. И этот факт, говорит он, «не позволяет интерпретацию соответствующих источников в расистских терминах». Однако «Толедский статут» говорит о конверсо не как о потомках «приверженцев еврейской религии», но как о «потомках порочной расы евреев»[3346]. Получается, что если характеристика конверсо указывает на их значение и интерпретацию, тогда их характеристика в Статуте должна быть интерпретирована расово, а не религиозно. Киш, конечно, отмечает ссылку в Статуте на результаты расследования [pesquisa], указывающие на «иудаизм» марранов (что привело некоторых из них к смерти на костре как еретиков), но не упоминает о том, что, помимо обвинения в ереси, Статут неоднократно, подчеркнуто и откровенно говорит об их «других правонарушениях, подстрекательствах к бунту и преступлениях, совершенных ими по сей день»[3347]. Совершенно очевидно, что Киш не задал себе вопрос, какую роль сыграли эти другие предполагаемые преступления в формировании «Толедского статута», что и помогло ему без всяких затруднений определить эти постановления как чисто религиозное законодательство.
Тот, кто пытается принять тезис Киша, очевидно, не может избежать вопроса: как могла политика, которая по сути своей была религиозной, привести в Испании XV в. к «результатам, совпадающим с теми, к которым стремилось современное расистское законодательство в Европе»? Киш, признающий правомерность вопроса, обходит его, назвав «другой историей»[3348]. Тем не менее, по нашему мнению, это вовсе не другая история. Мы, скорее, думаем, что «результаты» этой политики в Испании XV в. были следствием расистских, а не религиозных концепций.
Аргументы Киша были направлены против Сесила Рота[3349], который заметил «соответствие» между тем, что произошло в Испании в XV в. и в Германии в XX. В обеих странах, утверждает Рот, «предвзятое мнение, которое зародилось как будто религиозным, превратилось в расовое»[3350]. Это наблюдение в целом верно, и мы готовы принять его с некоторыми изменениями. Однако ошибка Рота все же кроется в оценке причин этого перехода от религии к расе или, скорее, мотивов напора антиеврейской агитации.
3340
Он мог находиться под влиянием Эспины, который выразил аналогичную мысль. См. выше, стр. 604.
3342
См.
3349
См. его статью Marranos and Racial Antisemitism //