В городе Чуйков предложил Крупнову и Валдаеву посмотреть на двух пленных.
XVI
Пленный, белобрысый летчик с боксерской шеей и с двумя железными крестами на груди, держался вызывающе спокойно. Генерал Чуйков, повернувшись к нему густобровым лицом, полушутя пригрозил сибирским медведем, если не станет отвечать на вопросы. Летчик с профессиональной гордостью сказал, что его мог сбить только ас. Ему хотелось бы повидать этого русского аса. "Ваши летчики бесстрашны, выносливы, - говорил немец, - но скорость их машин на семьдесят пять километров меньше, чем у "мессершмиттов". Его рассказ о воздушном бое был интересен разве что летчикам. Психологическая же кладовая этого сытого пруссака была не богаче его планшетки, где, кроме карты, хранились записная книжка с каждодневными записями того, что он ел, пил, с какими женщинами спал. Зато другой пленный был любопытен Юрию сверх всякого ожидания.
С румяным лицом любящего выпить и поесть, с благообразной сединой на подстриженных висках, с коричневыми от степного зноя ушами, тридцатидвухлетний майор Корбмахер, в фуражке с высокой тульей, не принимал всерьез своего положения пленного или бодрился, стараясь не уронить достоинства офицера великой армии. Из кармана куцего, узкого в талии мундира он достал футлярчик, а из него - замшу, протер пенсне и надел на свое мясистое переносье.
Крепко на всю комнатку пахнул майор тем специфическим бивачным запахом пота и пыли, который сопровождает надолго лишенных привычных бытовых удобств ухоженных, присмотренных в обычное время военных.
Без вызова говорил он, что резервы Германии неисчерпаемы, питание замечательное, зимнее обмундирование будет. Скоро армия получит новое оружие - двумя выстрелами разрушит любой город. Война с Россией будет закончена в этом году. Он предложил русскому генералу сдаться в плен, уверяя, что своими глазами видел, с какими почестями немецкое командование хоронило скончавшегося под Изюмом от самострельной раны в грудь Валдаева. Рана была так тяжела, что даже лучшие немецкие врачи не могли спасти русского генерала.
Валдаев сказал немцу, что советское командование гарантирует ему безопасное житье-бытье в нашем тылу до полного разгрома гитлеровской Германии, если он по возможности будет правдив.
Немец спросил, с кем он имеет дело.
- С тем самым Валдаевым, которого немецкое командование хоронило с такими почестями.
Пленный сказал, что не понимает, на этом ли он свете или уже на том?
- Пока на этом, - благодушно ответил Чуйков.
- Признаться откровенно, фюрер не ожидал такого сопротивления русских... - помолчав немного, продолжал Корбмахер с немецкой педантичной научностью. - Но... история войн учит, что ни один оперативный план не остается в его первоначальной форме после первого же столкновения с главными силами противника. Только профан может думать о какой-то заранее намеченной и тщательно продуманной военной идее, последовательное осуществление которой якобы можно проследить в течение всего хода войны.
"Вам виднее, потому что ни один ваш план не осуществился", - хотел сказать Юрий, но не позволил себе ни спора с пленным, ни торжества над ним, потому что человек этот пока был неясен ему.
- Завоеватель сравнительно молодой, - сказал Валдаев, - недавно окончил академию генерального штаба. Напичкан цитатами Мольтке и Секта.
Не повышая бесстрастного голоса, спросил майора, в котором часу прибыл вчера в штаб Паулюса фельдмаршал Вильгельм Хейтель и как он чувствует себя?
- Вы все знаете, - сказал Корбмахер не без злости.
- Если бы ваши генералы знали половину того, что известно нам, они бы сложили оружие, пока живы. Но горбатого могила исправит, - усмехнулся Чуйков.
Пленный допускал, что война кончится вничью. Но русские никогда не будут в Германии.
- Эта война вничью не может кончиться. Вы воюете против всего советского народа, и он сокрушит вас, - сказал Чуйков.
- До моего сознания это не доходит, потому что мы на Волге, а не русские на Эльбе.
- Будем и на Эльбе, - Чуйков тяжело взглянул на немца.
Валдаев и Чуйков поехали за Волгу к командующему фронтом. Крупнов попросил разрешения поговорить с пленным.
- Почему и зачем началась война? Этот вопрос теперь запоздалый. Война начата, и каждый знает, что мы должны ее вести, - охотно отвечал Корбмахер Юрию, не подозревая о его чувствах или не придавая им никакого значения. Эта война жестокая, - продолжал он, мрачнея. - Солдат на Востоке поставлен в условия, при которых уже больше не существует общепринятых правил ведения войны. Нет никакой границы между жизнью и смертью. Об этой жестокой необходимости немецкий солдат знает хорошо. Гитлер создал сильную единую империю. После победы Германии немцы установят мир по меньшой мере на тысячу лет.
- Какой мир хотел бы видеть майор?
- Мир будет построен по планам победителей. Арийская раса придаст ему устойчивую целесообразность. Анархические народы должны смириться с ролью рабочих. Наиболее способные из них будут участвовать в усвоении создаваемой элитой культуры. Полноценная личность не тянется выломать пяток кирпичей из здания мировой цивилизации и построить себе из них первобытный очаг. Неразумно требовать раздела пирамид всем поровну, пусть по песчинке, но всем поровну. Индивидуум создает свои пирамиды. Учение о равенстве - завистливый бред рабов. Если эта хворь победит, человечество вернется к варварству. Я ничего не скрываю, если даже меня заморозят в Сибири.
"Вот он, тот самый, отличный от меня всем строем своей жизни, всего своего существа", - думал Юрий, сдерживая в себе нетерпимость к этому человеку. И прежде Юрий сталкивался умом с этим темным духовным миром, в равной мере ядовитым и ничтожным в его представлении, но теперь он увидел в двух шагах от себя, по ту сторону стола, живое воплощение этого мира. Очевидно, этот немец многих убил, еще большему числу людей причинил страдания, и все-таки его отправят в лагеря для военнопленных, и он там выживет и потом вернется домой. И тот самодовольный пленный летчик, польщенный тем, что его сбил русский ас, останется целехоньким, хотя за несколько дней до плена он сжигал и взрывал город и от пламени его бомб горела заживо не одна женщина с ребенком на руках. Чувствами Юрий не принимал этот противоестественный исход, но, сдержав себя, спросил с холодным презрением: