Какие из всего этого можно сделать выводы? Мы не можем с точностью судить о начальном составе Константиновой азбуки. Видимо, он всё-таки отличался от того, к которому мы привыкли, даже допуская 38буквенный состав и начальной кириллицы, и начальной глаголицы. А отсюда и другой вывод: нельзя на основании анализа сочинения Храбра утверждать, к какой из двух славянских азбук более подходят даваемые Храбром характеристики.
Не стали бы мы и столь уж однозначно утверждать, что графическая близость славянских знаков к греческим сама собой подразумевалась Храбром (хоть он на это не указывает) (II, 58; 61) и что подразделение «письмён» славянской азбуки на две категории (подобные греческим и специальные славянские) подразумевает исключительно графику букв, а не их звуковое значение (II, 31; 152). Ещё раз вспомним «Сказание»: «Это же — письмена славянские, и так их надлежит писать и выговаривать… Из них же 24 подобны греческим письменам… а 14 соответствуют славянской речи…». Подчеркнём слова «выговаривать» и «славянской речи». Думается, они вполне могут свидетельствовать о том, что речь у Храбра идёт о звуковом значении букв, а не о их графическом начертании. То есть говорить, что данное место произведения Храбра указывает на кириллицу, нельзя.
Итак, анализ «Сказания о письменах» если не подтверждает нашу версию, то, во всяком случае, и не опровергает её.
Константин создал глаголицу, затем — кириллицу. Именно в такой последовательности. Как всё происходило? Храбр неспроста называет датой создания азбуки 6363 год от сотворения мира. Дату эту даёт он не по александрийскому, а по византийскому летосчислению, т. е. она соответствует 855 году нашей эры. Примерно в это время Константин Философ, как мы помним, проповедовал в Болгарии (на реке Брегальнице). Если идея создания христианской славянской азбуки посетила его при подготовке к моравской миссии (как утверждают «Жития»), то почему эта идея не могла прийти к нему восемью годами раньше? Могла. Тем более что в распоряжении Константина вполне мог находиться «исходный материал», то есть протоглаголическая азбука, которой пользовались болгары. Наличие протоглаголицы у болгар, конечно, только предположение. Но вот что примечательно. В Средние века на Западе, в латинском мире, глаголица имела, между прочим, название «Булгарского алфавита» (abecenarum Bulgricum) (II, 30; 272). Странно, если учесть, что наиболее распространена глаголица была не в Болгарии, а в Хорватии, Далмации, Истрии. Не кроется ли в этом названии каким-либо образом сохранившаяся в Западной Европе память о дохристианском болгарском письме? Впрочем, как считает Д. И. Иловайский, подобное название ещё не указывает на происхождение алфавита. Можно предположить, «что болгарские славяне нашли его у иллирийских и мизийских славян, которых они покорили в VI–VII веках» (II, 30; 272).
Следовательно, Константин мог столкнуться у болгар с протоглаголическим письмом. Подвергнув его переработке, т. е. усложнив буквы графически, дав им известные нам названия, расположив их в порядке, наиболее близком к греческому алфавиту, наделив буквы, подобно буквам греческим, цифровыми значениями (правда, неидентичными цифровым значениям греческих графем, но этого при отсутствии графической близости славянского и эллинского алфавитов и не требовалось), возможно, придумав ряд букв для передачи специфических славянских звуков (например, два «юса») и, наконец, введя в алфавит несколько греческих букв для использования в написании христианских терминов, Константин Философ создал сакральное славянское письмо, известное нам как глаголица.
Храбр был болгарином. А в Болгарии могли в его время хорошо помнить о подобном происхождении глаголицы. Отсюда и приводимая Храбром дата.
Что же было далее? А далее была хазарская миссия Константина, встреча в Херсонесе с какими-то русскими «письменами», которые, скорее всего, представляли собой протокириллическую письменность, используемую восточными славянами. Графическая близость букв этой письменности к буквам греческого алфавита могла натолкнуть Константина на мысль о переработке уже созданной им азбуки. Переработка, собственно, заключалась во введении новых графем, т. е. букв другого начертания, при сохранении всех тех принципов, на которых была построена глаголица. Подобное приближение славянской христианской азбуки к греческому письму было очень желательно для византийского миссионера, каковым являлся Константин. Вполне возможно, что он заимствовал из глаголицы созданные им самим буквы для передачи специфических славянских звуков, т. е. те же «юсы», стилизовав их под греческое письмо. В протокириллице букв для передачи носовых гласных, вероятно, не было. Далее проделал всё то же, что и при создании им глаголицы. Однако цифирь, учитывая графическую близость букв новой азбуки к греческим, Константин на этот раз также максимально приблизил к греческому образцу.
Подобную переработку, с одной стороны, протокириллицы, с другой — уже существовавшей глаголицы ученики Кирилла и Мефодия, создававшие их «Жития», вполне могли принять за создание славянского алфавита. Тем более что именно кириллицу Константин привёз в Моравию как официальную азбуку. Вероятно, переработка осуществлялась уже после приезда моравского посольства, в связи с ним, точнее, с миссионерским заданием, которое получил Константин от императора Михаила и патриарха Фотия. Хотя какую-то предварительную работу в этом направлении Константин мог проделать, да и наверняка проделал, и ранее. Как бы там ни было, но всё это хорошо объясняет тот короткий срок, в который славянская азбука была создана.
Но что же глаголица? Её Константин также привёз в Моравию. Как говорится, про запас. И, как оказалось, не зря. Учитывая те сложные условия, в которых протекала деятельность солунских братьев в Моравии, препятствия, чинимые немецким духовенством, вполне можно предположить, что глаголица использовалась Константином и Мефодием как тайнопись, в секрет которой были посвящены только их ученики. Впоследствии, после смерти Мефодия в 885 году, когда гонения на славянскую письменность стали усиливаться, ученики могли предпринять отчаянную попытку спасти дело своих учителей, т. е. вывести славянскую письменность из-под удара: глаголица была переведена ими в разряд официальной, общеупотребительной азбуки. К такому шагу их подтолкнула непохожесть глаголических букв на греческие. Ведь схожесть букв кириллицы с византийским уставом, безусловно, воспринималась ориентированным на Рим немецким духовенством как признак церковного присутствия Константинополя в том регионе, который они считали своей вотчиной, своей сферой влияния. А это действовало на немцев, как «красная тряпка на быка».
Вполне объяснимо, почему данный шаг учеников Константина и Мефодия не нашёл отражения в письменных источниках того времени. Уж больно мал был срок до изгнания учеников из Моравии в 886 году, а поэтому мало было сделано в данном направлении, т. е. переписка книг новым шрифтом только начиналась, только начиналось переучивание учеников в школах. Когда же в 886 году последовало изгнание, то данное событие заслонило собой переход к другой азбуке.
Хочется заметить, что в некоторой степени схожую трактовку использования (но не возникновения) кириллицы и глаголицы мы обнаружили и у Г. В. Вернадского в его работе «Древняя Русь». Г. В. Вернадский очень оригинально подходит к решению вопроса о «русских письменах» «Жития Кирилла». В соответствии со своей исторической концепцией он считает, что «Евангелие» и «Псалтирь», которые Константин нашёл в Херсонесе, были действительно на русском языке (языке южной руси, асов), но написаны адаптированным к этому языку армянским или грузинским шрифтом (II, 19; 352). Один из этих алфавитов, по мнению Г. В. Вернадского, является источником глаголицы. Поэтому Г. В. Вернадский готов допустить, что «русские буквы» «Жития» — это глаголица и Константин изобрёл кириллицу (II, 19; 358). А далее процитируем: «Как объяснить употребление глаголицы как второго из двух ранних славянских алфавитов? Можно думать, что, изобретая кириллицу для общего употребления, Константин продолжал использовать глаголицу в качестве некоего тайного шрифта для конфиденциальных посланий, посвятив в его «тайны» лишь наиболее надёжных своих последователей. Позднее, после смерти Константина, и глаголицей, видимо, стали пользоваться наряду с кириллицей, а в некоторых регионах глаголице даже отдавали предпочтение» (II, 19; 358). Итак, по Вернадскому, Константин привёз в Моравию и кириллицу, и глаголицу, используя вторую как тайнопись. Правда, «гриф “секретно”» был снят с глаголицы после смерти Константина, а не Мефодия, как считаем мы.