Тионвильский капитулярий 805 г. подтверждает предыдущее, не дошедшее до нас постановление, согласно которому родовое имущество, необходимое для исполнения обязанности "полностью вооружиться", включая сюда и приобретение защитной воинской одежды, не может быть менее 12 поместий. В письме, относящемся к 806 г., о созыве общего собрания pactum generate в Саксонии, которое император направил Фульраду, аббату Лоббеса, Карл объясняет, что следует понимать под выражением "полностью вооружиться". Воин должен иметь щит, копье, длинный меч (spatha), короткий меч (semispatium), лук, стрелы и колчан.
Данную мозаику сведений может дополнить еще один документ, написанный накануне 807 г., в котором император приказал явиться под свои знамена всем королевским вассалам и caballarii вообще. Термин caballarii в данном контексте, по всей вероятности, можно передать так: "каждый свободный, имеющий достаточно средств, чтобы нести службу в качестве конного воина". По крайней мере из этого документа следует: caballarius в состоянии вооружиться на свой собственный счет, тогда как об остальных, неимущих, в тексте сказано, что каждые семь человек должны вооружить одного участника предстоящего похода.
В бурные годы нашествий викингов и сарацин подходит к концу действие древнего германского принципа, по которому каждый свободный человек имеет право носить оружие. Вскоре свободные, но безоружные бедняки, материальное положение которых ставило их на столь низкую ступень социальной лестницы и также угнетало духовно, практически ничем не станут отличаться от зависимых людей. Так, уже капитулярий 808 г., озаглавленный De exercitu promovendo, начинает проводить различие между liberi (свободными) и pauperes (неимущими). С формальной точки зрения различие некорректно. В самом деле, как можно сравнивать две неоднородные категории, одна из которых юридическая, другая - социально-экономическая и идеологическая. Однако с практической точки зрения различие это весьма показательно: только тот, кто располагает имуществом и в состоянии позаботиться самостоятельно о своей вооруженной защите и, таким образом, внести непосредственный вклад в оборону общества, может всерьез называть себя свободным человеком.
С еще большей откровенностью высказываются на этот счет два капитулярия 825 г., проводя различие между liberi (свободными) и теми, "кто не может сам защититься от врага", названными liberi secundi ordinis - "свободными второго порядка". Так что среди "свободных" уже было установлено деление в зависимости от способности вооружаться самостоятельно, на свой собственный счет. Тем хуже для тех, кто лишен возможности приобрести оружие. В представлении франкской аристократии зависимое состояние отождествлялось с трусостью и подлостью. Всякий безоружный считался трусом. Неважно, что отсутствие у того или иного человека оружия было вызвано социально-экономическими причинами, а отнюдь не его моральными или физическими качествами. Человек без оружия - зависимый раб.
Тождество "безоружный - несвободный" утверждалось как в социальной, так и этической сфере. Прислуживать, раболепствовать, не иметь чувства собственного достоинства, жить в бесчестье, быть малодушным и подличать все это означало одно: не быть свободным. Нитхард, рассказывая о высокопоставленных особах, которые во время борьбы, вспыхнувшей между сыновьями Людовика Благочестивого, предательски переходили из одного лагеря в другой, сравнивает их с рабами: "Подобно подлым рабам, изменили они данному слову". Само слово vilis (простой крестьянин, рядовой общинник) и его дериваты претерпели семантический сдвиг. Оно изменило свой первоначальный социальный смысл и приобрело нравственно-оценочную окраску. Произошло прочное прикрепление социальных и экономических характеристик к очередной определенной профессиональной функции и присущим или приписываемым им этическим достоинствам или недостаткам. Этот семантический сдвиг указывает также на то, что сформировался некий кодекс "классовых" ценностей, хотя в данном случае речь идет о классах не столько в социальном, сколько в юридическом смысле, об их образе жизни.
Тем временем продолжалось возвышение как тех, кто был достаточно богат, чтобы вооружиться, так и тех, кто вопреки своему зависимому или, во всяком случае, весьма низкому социальному положению получал от своих господ необходимые для приобретения оружия средства благодаря каким-то своим личным достоинствам - физической силе либо особым талантам, раскрывшимся при благоприятном стечении обстоятельств. Возвышались также члены господской свиты, входившие в состав комитата или отряда телохранителей сеньора. Они привнесли в феодальную и рыцарскую эпоху дух германской военной дружины.
Изменения тактико-стратегической обстановки на Западе в связи с распространением лобовой атаки и необходимостью сочетать утяжеление веса вооружения с маневренностью конницы привели к тому, что вооружиться - это прежде всего значило добыть себе боевого коня и обеспечить его содержание. По этой причине потерять благосклонность господина или имущество, то есть право на владение землей, означало для воина (miles) деградировать до уровня безоружного крестьянина (rusticus). В то же время способные и удачливые крестьяне могли рассчитывать на возвышение до ранга воина. В отличие от древнегерманского деления общества на свободных и рабов феодальное деление на воинов (milites) и крестьян (rustici) - не важно, были ли земледельцы свободными людьми или рабами,- обеспечило на рубеже XI-XII вв. усиление социальной мобильности, санкционировав при этом превосходство узкого слоя военных над остальной массой крестьянства. Быстрые восхождения вверх по социальной лестнице и столь же быстрые падения вниз становятся обычным явлением. Особенно если речь идет о падениях, которые были положены в основу морализаторского направления в искусстве, засвидетельствованного, например, романской скульптурой.
При всем том фундаментом богатства по-прежнему оставалось сельское хозяйство. Благосостояние, связанное с ним, было довольно статичным, оно хотя и росло, но чрезвычайно медленно. В свете сказанного более понятно то, каким образом в ходе этого процесса мало-помалу происходит выделение, с одной стороны, немногочисленных богатейших военных семейств, тесно сплоченных друг с другом на основе профессиональной специализации, готовиться к которой начинали с самого раннего возраста, и с другой - массы неимущих семей, безоружных и обреченных на то, чтобы весь свой век гнуть спину в поле. В духовном плане человек, рядившийся в одеяния защитника (defensor) своего народа и во имя его спасения готовый даже пролить свою кровь, символически как бы повторял деяния Христа. Выполнение профессионального долга воин оправдывал образом распятого Христа. Землепашец в эпоху, когда физический труд воспринимался по-библейски как наказание за первородный грех (первым же, кто был принужден возделывать землю, считался Каин), становится символом падшего, греховного и проклятого человечества.
Феодализм складывается в систему строго регламентированных духовных и социальных отношений. Рыцарская этика является идеологическим оправданием этой системы отношений, и с ней соглашаются, разделяя ее в меру своего разумения, эксплуатируемые массы.
Глава 2 Новое нашествие "варваров":мессия-защитник
Проблема периодизации относится к разряду наиболее сложных и коварных вопросов историографии. Однако сами люди редко ошибаются, когда, оказавшись перед лицом чрезвычайных событий или предзнаменований, у них возникает одно из наиболее удивительных и загадочных коллективных чувств - чувство страха, потрясения. "Великий страх" 1348 [103] и "великое потрясение" 1789 [104] гг. совпали с великими и грозными историческими событиями, открывшими новую эпоху в истории человечества.
Нечто подобное можно сказать и о "страхе тысячного года". Пусть это одна из легенд историографического романтизма. Все равно - корень ее в реально существовавшей депрессии IX-Х вв. и пробуждении Европы в конце Х начале XI в. Распад Каролингской империи и распыление политической власти, последовавшие затем междоусобицы сопровождались нашествиями и вторжениями сарацин, норманнов, венгров, общей экономической и демографической депрессией.