Но и у англосаксов в конце IX в. военная служба начинает подвергаться дифференциации. Военнообязанные - это те, кто владеет землей. Принято считать, что для поступления на военную службу необходимо было владеть по меньшей мере пятью гайдами земли. Таким образом, минимальный имущественный ценз немногим отличался от принятого на континенте в каролингскую эпоху. Делать какие-либо другие глубокомысленные выводы из этого сравнения было бы некорректно хотя бы потому, что требования, предъявлявшиеся к англосаксонскому воину, были несколько скромнее, чем те, которые должны были выполняться воином-франком. Англосакс довольствовался конем, шлемом, кольчугой и мечом.
Краеугольный камень англосаксонской военной системы-это тэн (thegn). Этим словом Альфред Великий перевел латинское "воин", бывшее в ходу у Беды Достопочтенного.
Термин "тэн" (thegn) связан с древним верхненемецким degan и означает "холоп","парень" (ср.с гр. teknon). Таким образом, мы снова имеем дело с той же системой ценностей, которая заложена в латинском рuеr, понимаемом как "молодец", "телохранитель". Тэн - член англосаксонской общины. В известный момент его "сажали на землю", и он становился солдатом-крестьянином, получавшим благодаря владению земельным участком все необходимые для экипировки средства.
Известны тэны короля, высших королевских сановников, церкви. Стать тэном можно было, владея необходимым имуществом, то есть пятью гайдами земли и оружием, или же принадлежа к особой группе, каждый член которой считался тэном, хотя все вместе они и владели имуществом, достаточным только для того, чтобы обеспечить прохождение военной службы одним тэном. Иными словами, все участники группы служили как бы по очереди. В группе был староста, и он один был ответственным перед короной за положение дел в этом военном сообществе.
В конце IX - начале XI в. в англосаксонском обществе происходит расслоение не менее глубокое, чем то, которое имело место на континенте. В сословии свободных появляются две группы: с одной стороны, имущие, располагавшие достаточными средствами, чтобы приобретать оружие, и с другой - обойденные судьбой или сильными мира сего, оказавшиеся на положении безоружных. Разумеется, экономическая природа подобной дихотомии не исключала социальную мобильность. Эти группы не носили закрытого характера. Однако и здесь действовали те же три дополнительных фактора, что и на континенте. Они явились своего рода предпосылкой возникновения рыцарской цивилизации в последующие столетия. Речь идет, во-первых, о том, что для приобретения оружия были необходимы свободные средства; во-вторых, эти средства могли быть изысканы из собственного имущества или получены от сеньора в обмен на обязательство нести военную службу в его графстве; и, в-третьих, статус тэна постепенно превращался в наследственный титул, несмотря на то что к его наследованию и не было каких-либо юридических оснований. В самом деле, вывести воина из строя можно было за один миг метким ударом. Для того чтобы вырастить и подготовить профессионального воина, необходимы были годы и годы упорного труда с самого раннего детства практически целая жизнь. Следовательно, в действительности отношения между теми, кто принадлежал к той или иной общественной группе, являлся ли он тэном или нет, несводимы только к экономической подоплеке. Несомненно, было немало обедневших тэнов, например, из числа тех, кто мог позволить себе нести военную службу только в очередь с другими, такими же неимущими, как и он сам, тэнами. Немало было и таких, кто, располагая значительными материальными средствами, не был тэном. Однако у тэнов было оружие, и они умели владеть им. Те же, кто не был тэном, этим умением не обладали. По сравнению с другими у тэнов было преимущество - физическая сила, профессионализм и крепкое здоровье. Именно здесь и пролегает настоящая великая линия разлома, характерная для средневекового общества IX-XIII вв. В эту эпоху бедняк не просто неимущий, а слабый, безоружный, нуждающийся в поддержке и защите человек. Чувство долга - оказывать покровительство и защиту - и является тем самым стержнем, вокруг которого начинает формироваться самосознание рыцарства.
Нами проделан долгий путь из азиатских степей до дремучих лесов Европы. На этом пути - шаманские культы и христианнейшее благословение оружия и воинов, "воинство христово" вполне в духе учения апостола Павла и "новое воинство", торжественно провозглашенное романо-германской литургией. Путь этот не всегда ясно очерченный, не всегда прямой и ровный. Мы сознаем это. Но нас беспокоит главное: удалось ли воссоздать достоверную картину "предыстории" средневекового рыцарства? Было ли методологически корректным и исторически оправданным предпринимать описание этой предыстории? Так ли уж необходим весь этот огромный объем работы, чтобы лишь приблизиться к изучению рыцарства как явления, чей расцвет приходится на XI-XV вв., и лишь приступить к действительно критическому анализу многочисленных авантюр, связанных с попытками возродить рыцарский дух в последующие эпохи?
Само собой разумеется, что мы утвердительно ответим на эти вопросы. Хотя правомерность данного исследования вовсе не означает, будто нами уже дан исчерпывающий и удовлетворительный ответ на все поставленные в нем проблемы. Вполне может статься, что как раз наоборот - ответ так и не был найден. Однако проблема все равно остается, а вместе с ней и необходимость проследить весь тот долгий путь, который ведет к истокам средневекового рыцарства. Путь, следуя которым мы постарались обнаружить хотя бы признаки того, что еще только должно было произрасти. Известно, сколь рискованно это занятие. Но зато сколько радости оно сулит путешественнику!
В конце Х - начале XI в. рыцарский "класс" наконец сформировался. Облик его до крайности разнообразен и переменчив.
Разумеется, речь не идет о действительно общественном классе. Были богатые и бедные рыцари. Одни, хотя и находились в подчинении системы вассалитета, жили все-таки собственным домом, их образ жизни мало чем отличался от образа жизни зажиточного землевладельца, разве что приходилось браться за оружие всякий раз, как того требовали обстоятельства, вассальные обязательства или сам сеньор. Другие входили в частные отряды сеньора, являвшиеся преемниками германского комитата со всеми его ритуалами и присущим ему духом военного братства. Были среди рыцарей и свободные аллодисты.
Нет, речь здесь не идет о какой-то юридической категории, чересчур разнообразны ситуации и условия, создающие те или иные обстоятельства, в силу которых употребление слова "рыцарь" можно считать оправданным.
Были рыцари "благородного" происхождения, имевшие особый социальный статус, как, например, испанские инфансоны. Были и обязанные служить на государственной военной службе, подчиняясь приказам начальства из числа феодалов и кастелянов. Существовали и просто несвободные, бывшие как бы исключением из древнего германского обычая, по которому только свободный человек имеет право носить оружие. Одни были "воинами королевства", другие товарищами по оружию какого-либо магната. Быть может, наиболее четкая грань проходит именно здесь: с одной стороны, воины, служащие государству, с другой - телохранители частного лица.
Правда, происхождение их и правила набора по-прежнему для нас неясны. За какой гранью воин-рыцарь превращался в наемного разбойника, вооруженного крестьянина, просто слугу? Если верно, что все воины вооружены, то еще более верно и то, что не все вооруженные имеют право носить титул "рыцарь". Верно также и то, что титул этот был настолько желанным, что многие из тех, кто не имел на него, в общем-то, никаких прав, присваивали его себе незаконно. Особый ритуал посвящения, особый покрой одежды и прочее, торжественный обычай вручать оружие, в основу которого, быть может, положены инициационные ритуалы военных мужских союзов,- все это в комплексе вместе с соответствующими заклинаниями и жестами, составившими позднее рыцарский декор, христианизированный церковью, способствовало тому, что фигура рыцаря стала пользоваться особым престижем, выделявшим его среди прочих вооруженных людей. Однако в годы, являющиеся предметом нашего исследования, подобная рыцарская символика едва только зарождалась и не может быть документирована. Что же касается воинской инициации, обычая, вне всякого сомнения находившегося во власти языческих пережитков и передававшегося из поколения в поколение, то до нас дошли только мимолетные намеки, относящиеся к эпосу и иконографии XI в.