В самом деле, всякая попытка выделить из католической житийной литературы категорию "военного святого" неизбежно наталкивается на многочисленные противоречия. Только что, например, нами были упомянуты св. Мария и покровители ряда отдельных церквей. Кроме того, следует подчеркнуть, что некоторые величайшие святые христианского мира благодаря своему чрезвычайно высокому престижу в качестве основателей монашеских орденов или чудотворцев также пользовались статусом защитников христиан во время войны. Так, в одном житийном тексте, относящемся к концу IX в., говорится о том, что во время сражения франков с викингами св. Бенедикт вел под уздцы коня, на котором восседал предводитель христианского воинства, и побивал своим посохом неверных. Другой случай - перенос культа святых из места происхождения в иную географическую точку, закрепление культа в той или иной христианской армии. Вспомним, к примеру, что культ св. Сатурнина Тулузского превратился в "национальный культ" аквитанов и был ими насажден в Каталонии в результате каролингского завоевания.
Строго говоря, "военным святым" можно назвать лишь того, кто при жизни занимался военным ремеслом. Тем самым он был как бы лучше приспособлен к тому, чтобы стать образцом для военного сословия периода IX-Х вв. Этому способствовали также теологические разработки теории "государственных обязанностей", подлинный расцвет которой пришелся как раз на каролингскую эпоху. Конечно, процесс этот характеризовался некоторой двусмысленностью, ибо такие, например, мученики, как Георгий, Себастьян или Мартин, демонстративно покинули ряды войска кесаря. Уход из армии был для них необходимым этапом на пути обращения в "воина христова". Продолжение своей профессиональной деятельности не вызвало никаких проблем при обращении в христианство у св. Кузьмы и св. Дамиана, так как и тот и другой были лекарями. Св. Элигий также мог спокойно заниматься своим кузнечным ремеслом. Иначе обстояли дела с теми, кто был воином-профессионалом. Какой, однако, парадокс, что на алтарях чтили Георгия и Мартина как воинов, тогда как именно отказ от этого ремесла и явился в их жизни главной вехой на пути обращения в новую веру, своего рода залогом их будущей святости. Противоречие это бросается в глаза и сегодня. Вряд ли его могли обойти вниманием и в те времена.
Принято считать, что в основу использования образов этих "святых воинов" как покровителей христианских армий было положено вполне конкретное идеологическое содержание. В качестве "воинов христовых" они должны были вести войска в бой с врагами христианства, идти во главе воинства, призванного верой своей выполнить волю господа и его церкви. Разумеется, дело отнюдь не заходило настолько далеко, чтобы предполагать, будто всякая война, пусть и против язычников, автоматически предполагает включение каждого воюющего в ряды "христова воинства". На это могли рассчитывать прежде всего воины, давшие монашеский обет. Тем не менее элемент сопричастности ему был налицо.
Литургия является, пожалуй, тем важным звеном, посредством которого происходит милитаризация культа и сакрализация войны. В каролингскую эпоху молебны и мессы, отправлявшиеся с целью добиться покровительства для своей армии и дарования победы в войне, входят в повседневный обиход, равно как и обычай доставлять на поле боя священные реликвии. Однако военный характер подобной религиозности особенно заметен на примере ритуала вручения меча. Именно в этом ? ритуале нагляднее всего проявилась раннесредневековая основа рыцарского спиритуализма.
В "Сакраментариях", датируемых периодом не позднее Х в., отсутствуют формулировки, относящиеся к обряду освящения оружия. Однако уже в VII в. в эдикте лангобардского короля Ротари можно было встретить упоминания о "священном оружии", указывающие на существование этого обычая. Быть может, он был связан с германо-языческим ритуалом магического освящения оружия. Весьма показательно, что обычай вручать "заветный" меч королям и принцам существовал уже в каролингскую эпоху. Форма передачи освященного меча была особо торжественной, особенно если речь шла о молодых людях. Но был ли это тот же самый ритуал вручения оружия, о котором рассказывал еще римский историк Тацит, наблюдавший это действо среди германцев, обряд, который, переходя из поколения в поколение, сохранился, хотя и среди ограниченного круга лиц, тех, кто и после военной каролингской реформы (1) был в состоянии позволить себе заниматься военным делом? Иначе говоря, имеем ли мы в данном случае дело с "переходным ритуалом", которому по обычаю должны были следовать все молодые люди из числа свободных, чтобы совершить переход из одной возрастной категории в другую, то есть с ритуалом, лишь со временем превратившимся в обряд, существовавший среди элитарной группы воинов? Возможно. Однако при этом следует подчеркнуть, что по меньшей мере в том, что касается христианской литургии, вручение освященного оружия привилегия, которой удостаивались короли и принцы. Этот ритуал, следовательно, призван был подчеркивать сакральный характер государственной власти, поддержания мира и справедливости, а также защиты христианства от врагов.
В схематическом виде весь этот процесс, должно быть, выглядел следующим образом: германо-христианские воины унаследовали обычай инициационного вручения оружия более молодым воинам своего племени (причем при сохранении всего багажа социальных, юридических и магических значений, связанных с этим актом) от своих языческих предков; однако со временем круг людей, придерживающихся данного обычая, сузился, что сопровождалось параллельным процессом сокращения числа воинов в общей массе свободных и здоровых мужчин и появлением меньшинства, обладавшего достаточно прочной материальной базой. В этом узком кругу ритуал превратился в признак дифференциации и, утратив свое былое сакрально-магическое значение (в той мере, в какой он был связан прежде с языческими верованиями), приобрел значение социальное, знаменуя, так сказать, рубеж, по одну сторону которого оказались имущие и
(1) Согласно этой реформе, к службе в армии привлекались лишь землевладельцы, владевшие не менее чем 3-4 мансами (наделами). Менее состоятельные устранялись от военной службы, они должны были на свой счет "выставлять" воинов, объединяясь в группы.- Прим. ред.
вооруженные аристократы, по другую - масса неимущих и безоружных сельских жителей. Граница пролегала между теми, кто оплачивал свой долг перед обществом собственной кровью, подобно Иисусу, теми, кто платил свою дань потом, подобно праотцу Адаму.
Очевидно, в подобных обстоятельствах семьи магнатов и сюзеренов стремились придать большую торжественность акту вручения оружия своим молодым отпрыскам. Но в это вмешалась церковь. Вскоре литургия, первоначально существовавшая лишь для королей и принцев, распространяется сверху вниз, охватывая постепенно все ветви аристократии, в обиходе которой по-прежнему существовал древний ритуал, оживленный теперь новым христианским кровотоком. Таким образом и появляется наконец обряд посвящения в рыцари. Однако мы на этом и остановимся. Ведь нас сейчас интересуют предпосылки этого обряда.
Первый известный нам с документальной точностью пример торжественного вручения меча датируется 791 г. Датировка принадлежит летописцу, прозванному Астрономом: "Людовик, сын Карла, которому было тринадцать лет и который в течение трех лет являлся королем Аквитании, получил меч из рук своего отца". В свою очередь Людовик в 838 г. торжественно опоясал мужским оружием, сообщает все тот же Астроном, чресла своего шестнадцатилетнего сына Карла. Чресла Людовика II опоясал папа Сергий II, который торжественно вручил меч королю во время совершения акта коронации. Повествуя о торжественном вручении оружия в Южной Италии в 854 г., летописец замечает, что все свершилось тогда согласно обычаю.
Когда Оттон I короновался королем в Ахене, архиепископ Кёльна вручил ему меч, сопроводив акт поучением, в котором проводилась мысль о том, что меч должен служить интересам церкви, восстанавливать мир и справедливость как внутри страны, так и за ее пределами.
"Ты получаешь сей меч,- вещал архиепископ,- дабы рассеять им всех врагов Христа, а именно варваров и скверных христиан, используя полноту власти, вверенной тебе самим Богом надо всей франкской империей, во имя прочного мира среди всех христиан".
Любопытно, что теперь как варвары, так и "скверные христиане", то есть насильники, преступники, непокорные представители воинского сословия, упомянуты вместе. Очевидно, понятия "варвар" и "нехристь" в эпоху набегов венгров и сарацин совпадали. Как те, так и другие - "враги общества". Император же призван судить их по справедливости. Королю вменялось также принять под свою защиту слабых, униженных и безоружных. На этом особенно настаивала панегирическая литература эпохи Оттонов. Роль императора как защитника церкви еще более ясно изложена в формулировке, сопровождавшей вручение меча во время коронационного акта самого Оттона I: