Первыми правительствами, нуждавшимися в регулярных доходах и надежных финансах, были абсолютные монархии, при которых появились национальные государства. Феодальные князья и короли также нуждались в деньгах и даже в кредитах, но только для особых целей и для временных операций. Даже в XVI столетии, когда Фуггеры предоставили свой собственный кредит в распоряжение государства, они еще не думали об установлении особого государственного кредита. Абсолютные монархии на первых порах удовлетворяли свои финансовые потребности отчасти с помощью старых методов — войны и грабежа, отчасти с помощью нового средства — налоговой монополии. Это подрывало мощь и разрушало достояние дворянства, не смягчая, однако, возрастающую враждебность населения.
В течение долгого времени абсолютные монархии искали в обществе класс, на который можно было бы положиться столь же надежно, как феодальная монархия полагалась на дворянство. Во Франции бесконечная борьба между гильдиями и монархией, которая хотела инкорпорировать их в государственную систему, шла с XV столетия. Наиболее интересными из всех этих экспериментов были, несомненно, появление меркантилизма и попытки абсолютистского государства приобрести абсолютную монополию над национальным хозяйством и промышленностью. Последовавшая неудача и банкротство, вызванные согласованным сопротивлением поднимающейся буржуазии, достаточно хорошо известны.[39]
До указов об эмансипации при каждом княжеском доме и при каждом монархе в Европе уже был придворный еврей, занимавшийся финансовыми делами. В XVII и в XVIII столетиях эти придворные евреи всегда были отдельными индивидами, обладавшими общеевропейскими связями и общеевропейским кредитом. Они, однако, не складывались тогда в какое-то международное финансовое образование.[40] Для этих времен, когда единичные евреи и первые маленькие состоятельные еврейские сообщества были более могущественными, чем когда-либо в XIX столетии,[41] является характерной та откровенность, с которой обсуждались их привилегированный статус и их право на него, а также тщательное засвидетельствование властями важности их услуг государству. Не было ни малейшего сомнения или неясности относительно связи между оказываемыми услугами и предоставляемыми привилегиями. Привилегированные евреи как нечто привычное получали дворянские титулы, так что даже внешне они были чем-то большим, чем просто состоятельными людьми. Тот факт, что Ротшильды испытали такие значительные трудности с одобрением их притязаний на дворянство австрийским правительством (им удалось его получить лишь в 1817 г.), был сигналом того, что завершилась целая эпоха.
К концу XVIII столетия стало ясно, что ни одно сословие или класс ни в одной из многих стран не имели желания и не были способны стать новым правящим классом, т. е. отождествить себя с правительством, как это в течение веков делало дворянство.[42] Неудача, которую потерпела абсолютная монархия в поиске замены в обществе, привела к полномасштабному развитию национального государства и к его притязаниям быть над всеми классами, быть полностью независимым от общества и его партикулярных интересов, выступать в качестве истинного и единственного представителя нации в целом. Это привело в то же время к углублению расхождений между государством и обществом, на котором покоилось государство нации. Без этого не было бы нужды — или даже какой-либо возможности — вводить евреев в европейскую историю на равных основаниях.
Когда все попытки образовать союз с каким-либо из основных классов общества оказались безуспешны, государство решило само стать огромным деловым концерном. Конечно, все это предпринималось только в административных целях, но масштаб интересов, финансовых и прочих, был столь велик, а затраты столь крупными, что нельзя не признать существования начиная с XVIII столетия особой сферы государственного бизнеса. Рост независимого государственного бизнеса был обусловлен конфликтом с могущественной в финансовом отношении силой эпохи — с буржуазией, которая шла по пути приватного инвестирования, избегала всякого вмешательства государства и отказывалась принимать финансовое участие в том, что представлялось ей «непродуктивным» предпринимательством. Таким образом, евреи были единственными из всего населения, кто был готов финансировать начинания государства и связать свою судьбу с его дальнейшим развитием. Обладая кредитом и международными связями, они находились в превосходной позиции для того, чтобы помочь национальному государству утвердиться среди крупнейших предприятий и предпринимателей той эпохи.[43]
39
Трудно, однако, переоценить влияние экспериментов в сфере коммерции на характер будущего развития. Франция была единственной страной, где последовательно опробовалась меркантилистская система, что привело к раннему расцвету мануфактур, обязанных своим существованием вмешательству государства. Страна так полностью и не излечилась от этого опыта. В эпоху свободного предпринимательства ее буржуазия избегала незащищенного инвестирования в свою промышленность, а ее бюрократия, также являющаяся продуктом меркантилистской системы, сохранилась в целости и сохранности, несмотря на крушение этой системы. Невзирая на то обстоятельство, что бюрократия утратила все свои производительные функции, она даже сегодня занимает более заметное место в стране и служит даже большим препятствием к ее восстановлению, чем французская буржуазия.
40
Так обстояло дело в Англии со времен Маррано, банкира королевы Елизаветы, и евреев, финансировавших армии Кромвеля. Дошло до того, что один из двенадцати еврейских брокеров, допущенных на Лондонскую фондовую биржу, занимался, как утверждалось, четвертой частью всех правительственных займов того времени (см.:
41
В начале XVIII столетия австрийские евреи добились запрета "Entdecktes Indentum" (1703) Айзенменгера, а в конце его "Венецианский купец" исполнялся с небольшим прологом, содержавшим извинения перед (неэмансипированной) еврейской аудиторией.
42
Единственное, но не меняющее существа дела исключение составляли, возможно, те сборщики налогов, называемые fermiers-g\'en\'eraux, во Франции, которые арендовали у государства право собирать налоги, гарантируя фиксированную сумму правительству. Они заработали свое крупное состояние у абсолютной монархии и непосредственно зависели от нее, однако были слишком маленькой группой и были слишком изолированным образованием для того, чтобы сами по себе обладали экономическим влиянием.
43
О настоятельной необходимости связей между правительственным бизнесом и евреями можно судить по тем случаям, когда политику должны были вершить люди с резкими антиеврейскими настроениями. Так, Бисмарк в молодости произнес несколько антисемитских речей, а затем как канцлер империи стал близким другом Блейхредера и надежным защитником евреев от антисемитского движения в Берлине, возглавляемого придворным капелланом Штекером. Вильгельм II как кронпринц и как представитель настроенного антиеврейски прусского дворянства, очень сочувствовавший всем антисемитским движениям 80-х годов, мгновенно изменил свои антисемитские убеждения и отказался от своих протеже-антисемитов, когда унаследовал трон.