Этот тип поведения представляет собой нечто большее, чем простой буржуазный образец действия, в основе которого лежит максима о том, что ничто так не способствует успеху, как успех.[51] Если бы евреи были буржуа в обычном смысле слова, они, вероятно, правильным образом распорядились бы теми огромными возможностями, которые давали им их новые функции, или по крайней мере попытались бы сыграть ту вымышленную роль тайной мировой силы, устанавливающей и свергающей правительства, которую им приписывают антисемиты. Ничто, однако, не может быть дальше от истины. Евреи, как люди, не понимающие политики или не испытывающие интереса к власти, никогда и не помышляли о том, чтобы прибегнуть к чему-то большему, чем мягкое давление сугубо в целях самообороны. Такое отсутствие амбициозности позднее резко отвергалось более ассимилированными сыновьями еврейских банкиров и бизнесменов. В то время как некоторые из них, такие, как Дизраэли, мечтали о тайном еврейском обществе, к которому они бы принадлежали, но которого никогда не существовало, другие, лучше осведомленные, такие, как Ратенау, позволяли себе прибегать к полуантисемитским тирадам, направленным против состоятельных торговцев, не обладавших ни властью, ни социальным статусом.
Такая невинность никогда не была понятной в полной мере для нееврейских государственных деятелей или историков. В то же время для представителей евреев и для их писателей отделенность евреев от власти была обстоятельством настолько самоочевидным, что они почти никогда не говорили об этом, за исключением тех случаев, когда выражали свое удивление абсурдными подозрениями в отношении евреев. В воспоминаниях некоторых государственных деятелей прошлого столетия встречается много замечаний на тот счет, что войны не будет, поскольку Ротшильд в Лондоне, Париже или Вене не желает войны. Даже столь трезвый и надежный историк, как Гобсон, мог заявлять уже в 1905 г.: «Неужели кто-то всерьез полагает, что какое-либо европейское государство может начать большую войну или что может быть выпущен крупный государственный заем, если дом Ротшильдов и связанные с ним люди будут против этого?»[52] Это неверное суждение столь же занимательно в своем наивном представлении о том, что все похожи на его автора, как и искреннее убеждение Меттерниха в том, что «дом Ротшильдов имеет во Франции куда большее значение, чем какое-либо иноземное правительство», или его уверенное предсказание венским Ротшильдам незадолго до Австрийской революции 1848 г.: «Если мне суждено погореть, погорите и вы». Истина же заключается в том, что у Ротшильдов было столь же мало политических представлений о том, чего они хотели бы добиться во Франции, как и у других еврейских банкиров, не говоря уже о наличии такой четко определенной цели, которая хотя бы в малейшей степени предполагала войну. Дело обстоит как раз наоборот. Как и их соплеменники, Ротшильды никогда не становились союзниками какого-то определенного правительства, они скорее вступали в союз с правительствами вообще, с властью как таковой. Если в то время они явно предпочитали монархические правительства республиканским, то связано это было только с тем, что республики, как они справедливо полагали, в большей степени опирались на волю народа, которому они инстинктивно не доверяли.
Насколько глубокой была вера евреев в государство и насколько фантастическим было их невежество относительно европейской действительности, стало очевидным в последние годы Веймарской республики, когда, уже достаточно встревоженные своим будущим, они попробовали себя в политике. С помощью нескольких неевреев они основали партию среднего класса, названную «Государственная партия» (Staatspartai). Само ее название заключает противоречие между терминами. Евреи настолько наивно были убеждены в том, что их «партия», призванная будто бы представлять их в политической и социальной борьбе, должна быть собственно государством, что даже не уяснили сам характер отношения партии к государству. Если бы кто-то решил воспринять всерьез эту партию респектабельных и сбитых с толку джентльменов, то он мог бы прийти только к тому выводу, что за проявляемой внешне безусловной лояльностью скрываются зловещие силы, замышляющие захват государства.
51
Об этом буржуазном подходе не следует, однако, забывать. Если вести речь только об индивидуальных мотивах и образцах поведения, то методы дома Ротшильдов, разумеется, не очень отличались от методов их нееврейских коллег. Так, банкир Наполеона Уврар, предоставивший финансовые средства для Стодневной войны Наполеона, немедленно предложил свои услуги возвратившимся Бурбонам.
52