Именно здесь становится наиболее очевидным крайнее безумие всего процесса. Разумеется, пытка является существенной принадлежностью всей тоталитарной полиции и судебных органов; она используется каждый день, с тем чтобы заставить людей говорить. Такого рода пытка, поскольку она преследует определенную рациональную цель, имеет определенные пределы: либо заключенный начинает через какое-то время говорить, либо его убивают. В первых нацистских концентрационных лагерях и в подвалах гестапо к этой пытке рационального типа добавилась другая — иррациональная, садистская. Практикуемая чаще всего СА, она не преследовала никаких целей и не была систематической, но зависела от инициативы по большей части ненормальных элементов. Смертность была столь высока, что лишь очень немногие узники концентрационных лагерей, помещенные в них в 1933 г., выжили в течение этих первых лет. Такой тип пытки представляется не столько рассчитанным политическим инструментом, сколько уступкой режима его преступным и ненормальным элементам, которые таким образом вознаграждались за оказанные услуги. За слепым зверством членов СА часто крылась глубокая ненависть и мстительность по отношению ко всем тем, кто превосходил их социально, интеллектуально или физически и кто сейчас, словно во исполнение их дичайших грез, оказался в их власти. Эта мстительность, которая так и не исчезла в лагерях бесследно, поражает нас как последний остаток по-человечески понятного чувства.[1008]
Настоящий ужас начинался, однако, когда эсэсовцы брали управление лагерем в свои руки. Прежнее стихийное зверство уступало место абсолютно хладнокровному и систематическому разрушению человеческих тел, рассчитанному на искоренение человеческого достоинства; при этом предполагалось не доводить до смерти или отсрочить ее на неопределенно долгое время. Лагеря более не были местами для забавы зверей в человеческом облике, т. е. для людей, настоящее место которых — психиатрическая больница и тюрьма; происходило обратное, лагеря превращались в «учебные плацы», на которых совершенно нормальные люди тренировались, чтобы стать полноценными эсэсовцами.[1009]
Убийство человеческой индивидуальности, той неповторимости, которой каждый равно обязан природе, личной воле и судьбе, — неповторимости, ставшей столь очевидной предпосылкой для всех человеческих отношений, что даже однояйцовые близнецы вызывают некоторое чувство неловкости, — это убийство порождает ужас и отвращение, полностью затмевающие негодование нашей политико-юридической личности и отчаяние нравственной. Именно этот ужас дает основание для нигилистических обобщений о вероятности того, что все люди — в сущности звери.[1010] Опыт концентрационных лагерей действительно показывает, что человек может переродиться в особь человекообразного животного и что «природа» человека лишь постольку «человечна», поскольку она дозволяет человеку отдалиться от природы, т. е. дозволяет стать человеком.
После уничтожения нравственного и правового начала в человеке разрушение индивидуальности почти всегда завершается успешно. Возможно, в будущем будут найдены такие законы психологии масс, которые смогут объяснить, почему миллионы людей, не оказывая сопротивления, позволяют отправить себя в газовые камеры, хотя эти законы объяснят не что иное, как разрушение индивидуальности. Важнее, что приговоренные к смерти очень редко предпринимали попытки взять с собой одного из своих мучителей, что в лагерях едва ли были серьезные бунты и что даже в момент освобождения было лишь несколько самочинных избиений эсэсовцев. Поскольку разрушить индивидуальность значит уничтожить самопроизвольность, способность человека начать нечто новое, исходя из собственных внутренних ресурсов, нечто такое, что нельзя объяснить как простую реакцию на внешнюю среду и события.[1011] Значит, остаются лишь страшные марионетки с человеческими лицами, которые ведут себя подобно собакам в экспериментах Павлова, обнаруживая совершенно предсказуемое и надежное поведение, даже когда их ведут на смерть, и сводя все это поведение исключительно к реагированию. Это настоящий триумф системы: «Триумф СС означает, что измученная жертва позволяет вести себя на казнь, не протестуя, что человек отрекается от себя, и так рьяно, что даже перестает настаивать на своем каком бы то ни было определении. И недаром. Ведь не беспричинно, не из чистого садизма люди из СС желают ему поражения. Они знают, что система, сумевшая разрушить свою жертву еще до того, как она взойдет на эшафот… самое лучшее средство, удерживающее весь народ в рабстве. В подчинении. Нет ничего ужаснее процессии человеческих существ, бредущих навстречу своей смерти, как манекены. Человек, который наблюдает за ними говорит себе: „Чтобы так надругаться над ними, какая власть должна быть у хозяев“, и он отворачивается, полный горечи, но побежденный».[1012]
1008
Руссе рассказывает, как эсэсовец разглагольствовал перед одним профессором: "Вы привыкли быть профессором. Ну а сейчас вы больше не профессор. Вы уже не шишка. Сейчас вы всего лишь карлик. Самый маленький. Сейчас я большой человек" (
1009
Когон допускает возможность того, что лагеря служили тренировочными и экспериментальными базами для СС (Kogon Е. Op. cit. Р. 6). Он дает также полезную информацию о различии между первыми лагерями, управляемыми СА, и последующими, руководимыми СС. "Ни в одном из первых лагерей не было более тысячи узников…Жизнь в них не поддается описанию. Рассказы нескольких старых заключенных, которые пережили эти первые годы, согласно свидетельствуют, что едва ли оставалась какая-либо форма садистского извращения, которая не практиковалась людьми из СА. Но все их действия проистекали из личного зверства, и еще не была налажена полностью механизированная холодная система, включающая в свои обороты массы людей. Это последнее было достижением СС" (Ibid. Р. 7).
Новая механизированная система, насколько это возможно, освободила человека от чувства ответственности. Когда, например, пришел приказ о ежедневном убийстве нескольких сот русских заключенных, экзекуция производилась через дыры [в стене], даже не глядя на жертву (см.:
О наличии стремления исключить все личные мотивы и страсти при свершении акта "уничтожения" и, следовательно, свести жестокость к минимуму обнаруживается тем фактом что врачи и инженеры, которые должны были обслуживать газовые установки, постоянно вносили усовершенствования, направленные не только на увеличение пропускной способности фабрики трупов, но и на ускорение и облегчение предсмертной агонии.
1010
Это очень заметно в работе Руссе. "Социальные условия жизни в лагерях перерождают огромную массу узников, как немцев, так и депортированных, независимо от их бывшего социального положения и образования… в толпу дегенератов, совершенно подчиненную примитивным рефлексам животных инстинктов" (
1011
В этом контексте уместно упомянуть также о поразительной редкости самоубийств в лагерях. Самоубийство гораздо чаще совершается до ареста и депортации, чем в самом лагере, что отчасти объясняется, конечно, тем фактом, что там делалось все необходимое для предотвращения самоубийств, которые, в конце концов, являются актами личного волеизъявления. Из статистики по Бухенвальду очевидно, что к самоубийствам можно отнести не более половины процента смертей, что часто в год случалось только два самоубийства, хотя в тот же год общее число смертей достигало 3516 (см.: Nazi conspiracy. Vol. 4. P. 800 ff.). В сведениях о российских лагерях отмечается тот же феномен. Ср., напр.: Starlinger W. Op. cit. S. 57.