Но ни туриста, ни беглого зэка в дуссе-алиньской тайге не встретишь. Лагеря давно позакрывали, а зэки побросали свои тачки.
И ушли из бараков.
Напомним, что стоит холодная весна 1956 года.
Точнее – самый конец февраля.
Люди гражданские в поселках и вольняшки – вольнонаемные, что работали в системе Бамлага, часто путали понятие лагерь с лагерным пунктом. Костя давно это понял. Когда-то он работал в Амурском лагере. Управление квартировалось в Свободном, тогда еще поселке. Городом его назовут позже. Парадокс жестокого времени. Город Свободный – столица арестантского края. В ведении Амурского лагеря находилось не менее пяти десятков лагерных пунктов. Лагпункты, они как патроны в обойме. Тяжеленькая и ладная, обойма сама ложится в рукоятку пистолета. А рукоятка в ладонь. Оружие словно прирастает к руке. В обойме подогнанные друг к другу, прижатые тугой пружиной патроны. Готовые к выстрелу.
Только сними предохранитель и нажми курок. Еще отец говорил Косте: «Знаешь, что самое удобное в мире? Оружие… Да хоть то же охотничье ружье возьми! Как будто растет из плеча. Так люди придумали».
Костя, когда уволился из органов и собирался поступать в институт, надежно спрятал свой парабеллум. На задах родительского огорода в Ургале. Смазал солидолом, обернул промасленной ветошью, туго запеленал брезентом и в железном ящичке закопал за баней.
Патроны хранились отдельно, на чердаке.
Почему-то знал Ярков, что пистолет ему еще пригодится. Не закончив первый курс, Костя институт бросил.
Студенческая вольница оказалась не для него, офицера, живущего долгие годы по приказу. Да и староват он был для института. Однокурсники – сосунки, которых он учил стрелять в осоавиахимовских кружках, и преподаватели-демагоги уже не таясь разглагольствовали о сталинских застенках, о лжетеориях в языкознании и обзывали Костю вохряком. А что плохого сделала ВОХРа? Она охраняла преступников и врагов народа. И вот вам пожалуйста – вохряк. Костю, фронтовика и офицера, такое отношение к себе коробило. В отставку он ушел в звании капитана МВД. НКВД упразднили в марте 1946 года. Костя хорошо запомнил ту весну. Он вернулся с войны. Добивал в Прибалтике лесных братьев. Поступил на работу в Амурский лагерь, а потом в управление к начальнику Бамлага Френкелю. Тогда же встретил Сталину Говердовскую, свою любимую. На Дуссе-Алине.
Встретил и потерял. За одну ночь.
Но зато какая это была ночь!
Сталину арестовали по подозрению в связях с японской разведкой и за антисоветскую пропаганду. Косте пришлось давать устные показания на Сталину. Иначе бы сам не выжил. Не вступил бы в ряды славных голубых фуражек. А погнали бы чалдона Костю Яркова по этапу.
А что для чалдона страшнее смерти?
Неволя…
В лагере Сталина родила ребенка – мальчика. Потом, рассказывали, ее досрочно освободили. А может, попала под амнистию. Сталин уже умер. Кто-то из общих знакомых по службе на стройке-500 сказал Косте, что мальчишка похож на него, Костю Яркова. Как две капли воды.
Эх, эх!
Домой, на Ургал, после первого курса возвращаться было стыдно. С фронта пришел героем-орденоносцем и в лагере тоже не оплошал. Даже беглых зэков доставал метким выстрелом. Имел благодарности генерала-лейтенанта Френкеля и Почетную грамоту за подписью самого генералиссимуса Сталина. А в институте не смог справиться со сворой сильно грамотных. Злобных и коварных зверьков. Откуда только в наше советское время народились такие?! Девчонки-студентки были похожи на крикливых соек. Пацаны на хорьков. На коллоквиумах по истории, коллективных толковищах, они сбивались в стаи и набрасывались на труп упавшего льва. Кто только не клевал умершего вождя… Косте было невыносимо слушать такое! Направляли хорьков и соек кудловатые тетки-преподавательницы, Костя называл их росомахами. Росомаха, обжора, идет на падаль… Доценты и профессура истфака, где учился Костя, многие из них – вчерашние фронтовики, пугливо поджимали хвосты и на прямые вопросы студента-переростка Яркова: «А что же происходит с теорией и практикой обострения классовой борьбы по мере победы социализма?!» отвечали уклончиво. Дескать, классовую борьбу никто не отменял. Но средства не всегда оправдывают цель. «Опущенные волки», – думал про них Костя. Подранных и побитых волков он встречал в ургальской тайге. Они скалились издали, но боялись подходить к человеку со стволом в руках. Не зря у зэков существовало ругательство волки позорные. И вся свора, которую Костя сравнивал с пакостным зверьем, навалилась на Сталина. Еще вчера они славили Иосифа Виссарионовича. Ведь нельзя же было не славить! А сегодня со сладострастием слушали малолеток, рассуждающих о перегибах на местах и об очищении партии.