[7]
Лихачев Д.С. О русской интеллигенции. С. 17–18.
(обратно)[8]
См.: Неволин К.А. История российских законов. Полн. собр. соч. СПб., 1858.Т. IV. С. 136.
(обратно)[9]
Вернадский Г.В. Монголы и Русь. Тверь; М., 1997. С. 172–173.
(обратно)[10]
Кантор В.К. Феномен русского европейца. С. 131.
(обратно)[11]
Федотов Г.П. Святые Древней Руси. Paris, 1985. С. 189.
(обратно)[12]
Там же.
(обратно)[13]
Ср.: Кантор В.К. Феномен русского европейца. С. 27, 29.
(обратно)[14]
Подобная точка зрения высказывается, в частности, В.К.Кантором; см., напр.: Там же. С. 27–32.
(обратно)[15]
Значение географического, и в частности климатического, фактора в истории России огромно. Блестящая характеристика русских природных условий содержится в классическом труде Ричарда Пайпса — Pipes R. Russia under the Old Regime. Cambridge, Mass., 1974 (ссылаюсь на русский перевод: Пайпс Р. Россия при старом режиме. Пер. с англ. В.Козловского. Кембридж (Массачусетс), 1981. С. 1–20).
(обратно)[16]
Ср.: Там же. С. 33–73.
(обратно)[17]
Ср.: Le Goff J. Kultura sЂredniowiecznej Europy. S. 151–157.
(обратно)[18]
См., напр.: Аверинцев С. Поэтика ранневизантийской литературы. М., 1997. С. 88–113.
(обратно)[19]
Подробнее см.: Удальцова З.В. Византийская культура. М., 1988. С. 58–59, 77, 158–164.
(обратно)[20]
Диалектика культурного воздействия византийского православия и его адаптации на русской почве подробнее прослежена мною в работе: Щукин В. Христианский Восток и топика русской культуры // Вопросы философии. 1995. № 4. С. 55–67.
(обратно)[21]
См.: Там же. С. 247–249.
(обратно)[22]
Это зачастую происходило вопреки официальному антивизантизму политических и церковных кругов Москвы, резко критиковавших присоединение Константинополя к Флорентийской унии 1439 г. Ср.: Аржанухин В. Исихазм // Идеи в России. Idee w Rosji. Ideas in Russia. Leksykon rosyjsko-polsko-angielski. Pod red. A. de Lazari. T. 2. LoЂdzЂ. 1999. S. 186.
(обратно)[23]
Подробнее о процессе восприятия и трансформации византийского культурного наследия в странах Восточной Европы см. в кн.: Obolensky D. The Byzantine Inheritance of East Europe. London, 1982.
(обратно)[24]
Плеханов Г.В. История русской общественной мысли. [Кн. I]. М.; Л., 1925. С. 50–55.
(обратно)[25]
А значит, приходилось бороться против “ценностей” азиатских, а точнее, против принципов Великой Степи, ставших органическим элементом московской политики.
(обратно)[26]
Упомянутые “старцы заволжские”, участники русской интеллектуальной оппозиции конца XV — начала XVI в., были особого рода европейцами — консервативными исихастами, выступавшими с резкой критикой ренeссансного гуманизма. И все же их просвещенная позиция была европейской и никак не вписывалась в логику Великой Степи.
(обратно)[27]
См. об этом: Платонов С.Ф. Москва и Запад. Берлин, 1926.
(обратно)[28]
Плеханов Г.В. История русской общественной мысли. [Кн. I]. С. 100. Существует и другая точка зрения, особенно популярная у украинских авторов. Согласно ей, Московия изначально возникла как азиатское государство, провинция Золотой Орды, и никогда Европой не была. Наследниками Киевской Руси, где европейские традиции развивались без особых преград вплоть до “московского завоевания”, явились Украина и Белоруссия, вошедшие в состав Польско-Литовской империи. Согласно этой точке зрения “азиатская” Московия узурпировала себе право называться Русью (Россией), а русские историки “незаконно” вели повествование о своей стране, начиная с европейца Рюрика, а не, допустим, с “азиата” Ивана Калиты. Разумеется, в контексте этой теории вполне разделяемая мною мысль Д.С.Лихачева об исконно европейском характере единого (Киево-Новгородско-Полоцкого) русского государства (Лихачев Д.С. О русской интеллигенции. С. 24–26) теряет всякий смысл. В этом случае и “европеизм вопреки” мог возникнуть в “азиатской” Москве (как и в азиатской Турции, в азиатском Иране и т. п.), но не на “европейской” Украине. Политически тенденциозный характер этой концепции слишком очевиден, особенно если принять во внимание, что очередь кандидатов, толпящихся у дверей НАТО и Европейского союза, становится все длиннее.
(обратно)