– И ты ей это сказала? – говорит Барбара.
– Да, – говорит Селия.
– И она выставила тебя из класса? – говорит Барбара.
– Да, – говорит Селия.
– Не забудь объяснить это, когда будешь звонить в Комитет по образованию, – говорит Барбара.
– Может быть, я не стану звонить в Комитет по образованию, – говорит Говард.
– Конечно, – говорит Барбара, – прибереги свое радикальное негодование для более высоких материй.
– Каким образом мужской орган превратился теперь в ругательство? – говорит Говард.
– Просто мы, граждане второго сорта, сводим счеты, – говорит Барбара, – благодаря чтению Симоны де Бовуар в подлиннике.
В холле звонит телефон; Барбара идет снять трубку. Селия говорит:
– Кто такая Симона де Бовуар?
– Кто такой Гегель? – спрашивает Говард.
– Ты должен прямо отвечать на вопрос, когда я тебе его задаю, – говорит Селия.
– Это женщина, которую читают женщины, – она на правой стороне.
– Почему женщины ее читают? – спрашивает Селия.
– Они сердиты на мужчин, – говорит Говард.
– На тебя? – спрашивает Селия.
– Нет, не на меня, – говорит Говард. – Я с ними в их борьбе.
– Барбара этому рада? – спрашивает Селия.
– В жизни больше не съем ни одной ложки корнфлекса, – говорит Мартин.
В холле трубка телефона опускается на рычаг; Барбара возвращается в кухню, и Говард замечает, что лицо у нее странное.
– Что, черт дери, произошло на нашей вечеринке? – спрашивает она.
– Ничего, кроме удовольствия для всех до единого, – говорит Говард. – А кто звонил?
– Майра, – говорит Барбара.
– Ага, – говорит Говард. – Где она?
– Дома, – говорит Барбара.
– Я так и знал, что она останется, – говорит Говард, улыбаясь. – Она разыгрывала спектакль.
– На нашей вечеринке произошел несчастный случай, – говорит Барбара.
– Я же говорила, – говорит Селия.
– Несчастный случай? – говорит Говард.
– Окно в комнате для гостей правда разбито, Мартин? – спрашивает Барбара.
– Я покажу, пошли, – говорит Мартин.
– Это был Генри, – говорит Барбара. – Он об него порезался. Его пришлось увезти в клинику. Наложили двадцать семь швов.
– Генри? – спрашивает Говард. – А когда?
– Ты не знаешь? – спрашивает Барбара. – Разве тебя там не было? Вечеринка осталась без хозяина?
– А где была ты, детка? – спрашивает Говард. Барбара говорит:
– Надевайте пальто, дети. Уже пора в школу.
Когда дети выбегают в холл, Кэрки, не вставая, смотрят друг на друга.
– Еще один, – говорит Барбара. – Мальчик Розмари, а теперь Генри.
– Ты же сказала, что это несчастный случай, – говорит Говард.
– Ты думаешь? – говорит Барбара.
– Ты думаешь, Майра сказала ему, что уходит? – спрашивает Говард.
– Это ведь одно из объяснений? – спрашивает Барбара. – Люди выплакиваются таким образом.
– Некоторые люди – да, – говорит Говард. – Но не Генри.
– Меня от этого воротит, – говорит Барбара.
– С Генри еще до этого произошел несчастный случай, – говорит Говард. – Его укусила собака. Как бы то ни было, Майра от него не ушла. Она ведь дома.
– Да, – говорит Барбара.
– Но она сказала тебе, что произошло? – спрашивает Говард.
– Она не хотела разговаривать. Только извиниться за то, что испортила нашу вечеринку. Я ей сказала, что она ничего не испортила.
– И она была разочарована? – спрашивает Говард.
– Это смешно? – говорит Барбара.
– Генри всегда Генри, – говорит Говард. – Даже свою великую драму он умудряется превратить черт знает во что.
– А тебе не следует поехать повидать его? – спрашивает Барбара.
– Держу пари, он мгновенно оправится. Явится на совещание сегодня днем. И будет голосовать с реакционерами.
– А ты, случайно, не вытолкнул его в окно, чтобы убрать ненужный голос?
– Я не действую так грубо, – говорит Говард. – Кроме того, мне как раз нужен реакционный голос Генри.
– У меня скверное чувство из-за этой вечеринки, – говорит Барбара.
Говард выскребывает последнее полукружие белка из скорлупы; он кладет ложку.
– Все очень веселились, – говорит он и выходит из кухни, готовясь покинуть дом. Дети ждут в холле; он идет в направлении своего кабинета. Кресло все еще стоит на площадке; он его отодвигает и спускается по ступенькам. В кабинете занавески все еще задернуты; он поднимает их и впускает дневной свет. Между письменным столом и стеной на полу лежат две подушки; он поднимает их, взбивает, возвращает на раскладные кресла. Помятые страницы рукописи его книги разбросаны повсюду. Он бережно их подбирает, тщательно разглаживает, разбирает, восстанавливает аккуратную стопку и кладет ее на письменный стол возле машинки. Занимаясь этим, он снова видит синий свет, замелькавший в комнате над двумя телами на полу; слышит топочущие шаги на лестнице и в холле. Он ходит туда-сюда, снимая книги с полок, собирая прочитанные студенческие эссе, заметки для лекций, комитетские бумаги, и думает о Генри и Фелисити. Он укладывает все это в свой кожаный портфель и быстро поднимается наверх.
Когда он надевает пальто, в вестибюль выходит Барбара; она говорит:
– Я действительно еду в Лондон. Найди мне кого-нибудь.
– Да, – говорит Говард. – Найду.
Он наклоняется и подбирает два мокрых конверта, которые лежат под прорезью для писем. Он вскрывает их и бегло просматривает вложения: циркулярное письмо от радикального издателя, извещающего о выходе новой книги о марксизме; второе – приглашение от группы современных церковников в Лондоне прочесть им лекцию на тему изменения системы моральных ценностей, темы, в которой, говорится в письме, «вы являетесь признанным авторитетом». Признанным авторитетом он возвращается на кухню в поисках детей. Барбара держит в руке чашку с кофе; она говорит:
– Как поздно ты сегодня вернешься?
– Кто знает? – говорит Говард. – Факультетское совещание.
– Я ухожу на занятия в семь пятнадцать. Я пойду, вернешься ты или нет. Если нет, а Энн Петти уехала, значит, дети останутся одни. Предоставляю тебе разобраться с этим на твой лад.
– Ладно, – говорит Говард, – а ты вернешься поздно? Предположим, мне придется найти кого-нибудь?
– Очень поздно, – говорит Барбара, – после вечерних занятий люди обычно заходят куда-нибудь выпить.
– Да, конечно, – говорит Говард.
– Значит, я тебя увижу, когда увижу, – говорит Барбара.
– Ясно, – говорит Говард. – Пошли, ребятки. Будьте готовы и ждите. Я иду за фургоном.
Он выходит из своего домашнего интерьера навстречу дню и проливному дождю. Городской мир вновь поглощает его; на мостовой бегут рябью лужи. Утро начинается; привкус безымянной меланхолии, с каким он вступил в день, начинает слабеть. Он огибает угол, адаптируется к безликому миру, смотрит на вспышки огней светофоров, на движение зонтиков по улице, на желтые бульдозеры, сгребающие грязь от сноса. Вверх по склону идет он на площадь; он находит фургон и заводит мотор. Он едет назад по полукругу, и парадная дверь открывается по его гудку. Барбара стоит на крыльце; она торопит две съежившиеся миниатюрные фигурки в красных мокрого вида дождевиках. Они бегут под дождем и открывают переднюю дверцу, споря, кто сядет впереди, а кто сзади. На крыльце Барбара машет им; дети залезают в машину; фургон трогается, Говард разворачивает его и проезжает мимо своего длинного тощего дома вверх по склону к суете магистрали.
Путь до школы – это знакомые перспективы мостовых, стрелки и указатели, линии разметки и остановки. Задние фонари бросают красные блики на мокрый асфальт; пунктиры дождя накапливаются на стеклах, и щетки дворников описывают мерные полукруги туда-сюда, туда-сюда перед его глазами. Умелый водитель, он играет со скоростями, добавляет и убавляет энергию ступней, сворачивает с одной полосы движения на другую, непрерывно добиваясь максимального преимущества в потоке машин. Он умело использует окружающую его герметичную коробку из металла и стекла; город вокруг них – это структура, над которой он Может взять верх, выбирая особые маршруты, срезая углы. Но вот возникает затор; они останавливаются в замершем Потоке. Задние фонари светят на них. Из какого-то бутика Льется музыка; доносится звон курантов на ратуше. Пешеходы, покупатели заполняют тротуары; автобусы изрыгают толпы. Перед фургоном появляется мужчина. Длинные пшеничные волосы, стянутые на затылке лентой, цветная рубашка, расстегнутая до пупка, кожаные брюки с бахромой, скатка на спине. Он останавливается в просвете между фургоном и машиной впереди; он упирается рукой в капот фургона, а другой – в багажник машины впереди и секунду раскачивается между ними. Потом, лавируя, переходит на другую сторону улицы.