— Может случиться, что во флигеле мы встретим сопротивление, все может случиться… — с сомнением заметил Шале.
— В таком случае вы употребите силу, маркиз!
— Конечно, — подтвердил д'Эпернон, — не надо никого щадить! Мы лишь тогда можем иметь успех, если будем давать быстрый и твердый отпор всякому сопротивлению. Надо в один час покончить все дело, чтобы не дать времени противоположной стороне прийти в себя.
— А если король вмешается в драку? — спросил Шале, искоса взглянув на собеседников.
— Его величество сам будет виноват в последствиях такого необдуманного поступка, — ответил д'Эпернон, с ироничным состраданием пожимая плечами.
— Вы не в ответе за случайности в драке, господин маркиз, ведь не от вас зависит предупредить ее! Если король сам не остережется, так сам и будет виноват. Можно ли разглядеть его в такой свалке, тем более в полумраке галереи и коридоров? Повторяю вам, кто сам идет на опасность, тот сам виноват в своей гибели! Надеюсь, это может успокоить вас?
— Это снимает с вас всякую ответственность, любезный маркиз, — суетливо уверял д'Эпернон. — Если каждый из нас будет исполнять свою обязанность, дело, несомненно, кончится в нашу пользу, и власть навсегда останется у нас в руках.
— Мы понимаем нашу задачу и ее значение, — сказал Кончини. — Всех нас соединяет одна цель!
Шале и д'Эпернон встали. Маркиз протянул маршалу руку.
— Принимаю данное мне поручение, — твердо сказал он, — то есть, можете считать его исполненным.
— Прекрасно, маркиз!
— До свидания в Лувре, и спокойной ночи двадцать четвертого апреля, — сказал д'Эпернон, подчеркивая фразу.
Любезно раскланявшись, они с маркизом де Шале вышли из комнаты. Заговор был вполне готов. Были все основания надеяться на успех.
Того же самого тайно ожидали и при дворе короля! Обе стороны рассчитывали на успех и победу. Которая ошибалась? Чьей партии суждено было оказаться побежденной?
Кончини с торжествующим видом стоял посреди кабинета. Так уверенно мог улыбаться только тот, кто наверняка знал, что его могущество непоколебимо, кто никогда не имел ложных надежд. Разумеется, до сих пор расчеты никогда не подводили этого авантюриста, поднявшегося до звания маршала Франции, маркиза, министра, вождя государства. Неужели теперь обманут, теперь, когда это важнее всего?
Его боялись… Тысячи людей добивались благосклонности всемогущего маршала, державшего в руках королеву-мать… В его приемных постоянно толпились придворные, просители и льстецы. Но не почтение к его личности приводило их туда, а желание добиться каких-либо выгод. Они гнулись и ползали перед ним, рассыпались в уверениях верности и преданности. А между тем, первыми были готовы бросить его, потеряй он свое могущество.
Антонио доложил маршалу, что его супруга у ее величества, в Лувре, а в приемных, по-прежнему, ожидает аудиенции множество представителей знати.
Кончини велел сказать, что никого больше не примет в этот вечер, а завтра они могут опять явиться, он выберет тех, которые заслуживают особенного внимания, и возьмет их с собой в Лувр представить ко двору.
Человек тридцать, настойчиво уверявших его в своей преданности, он уже решил использовать в дворцовом перевороте. За смелое и верное исполнение обязанностей им обещаны были места тех, кто будет убит или арестован во Бремя драки.
Антонио ушел. Камердинеры зажгли в кабинете бра и канделябры, и Кончини сел к большому письменному столу, покрытому бумагами, картами и разными актами. Между ними уже лежали приказы об аресте с непроставленными еще именами. Кончини стал вписывать имена ненавистных ему людей, скрепляя приказы своей подписью.
Работы было много: сотни несчастных посылались в Бастилию, в другие тюрьмы и на галеры.
В числе осужденных мушкетеров были виконт д'Альби, маркиз де Монфор, Генрих де Сент-Аманд, Джузеппе Луиджи, барон Витри и еще человек двадцать, казавшихся ему подозрительными. Всех их должны были ночью же отправить на галеры. Затем следовали смертные приговоры, которые Кончини писал сам, чтобы никто не узнал о них раньше.
До глубокой ночи занимался он бумагами, потом пошел спать, чтобы не слишком утомляться и завтра бодрее выдержать бессонную ночь.
Перед тем как ложиться, маршал, обыкновенно, сам запирал все двери, хотя в его дворце везде стояли надежные караулы. В этот раз, проделывая то же самое, он вдруг вспомнил, что две ночи кряду видит один и тот же сон, будто он гуляет между фруктовыми деревьями, ветви которых прогибаются от изобилия плодов. Он объяснял себе этот сон тем, что завтра вечером соберет все плоды, которых так добивался. Маршал заснул…