И всё проходило довольно нормально, пока на перемене день не решил добавить чего-то необычного. Должен же он был чем-то запомниться. И запомнился. Запомнился беззаботной болтовнёй моей сестрёнки, резко поднявшейся температурой в помещении… Не то, чтобы у нас обычно на коридорах сосульки висят, вообще наоборот, даже после проветривания температура быстро подымается. На отопление никогда не скупились, но дело было в другом. Мы находились на первом этаже, окна были плотно закрыты — чтобы никто не простудился, их открывали только на переменах, — детей было не особо много, но стоял шум, ужасный шум. Казалось, будто бы я не осенью в школе, а летом на пляже, вместо загорания занимаюсь получением солнечного удара.
Я пытался всё рационально объяснить, но все попытки были отброшены по одной очень интересной причине. Мэй жаловалась на Эмили, когда на плечах я ощутил чужие, холодные руки. Медленно обернулся, но позади, как бы очевидно не звучало, совсем никого не оказалось. Мимо проходила разговаривающая о мелочах группка младшеклассников, остальные стояли возле окон и болтали.
— Что-то случилось?
«Случилось, мне до жути надоел этот вопрос.» — с недовольством подумал я, и снова задумался. А ведь действительно, что случилось? Я не знал. Понятия не имел.
— Ничего, — снова быстро окинув взглядом коридор, ответил я. — наверное… — тут же добавил, но шёпотом. Он утонул во всеобщем шуме, потому «мы» вернулись к первоначальной теме разговора.
А потом всё повторилось. После третьего урока. Тяжёлые, холодные словно сталь руки опустились на мои плечи, и сжали их. Казалось, ещё немного, и послышался бы хруст. Рядом со мной стояла только Мэй. Она продолжала говорить о своём, ни на что не отвлекаясь. Словами не выразить, насколько трудно было делать вид, что всё в порядке, отвечать и поддерживать разговор. Но мне это всё же удавалось. Какое-то время. Какое-то время перед тем, как «мой невидимый приятель» не решил вдавить меня в пол. Я стоял облокотившись на подоконник, и это было единственным, что меня спасало. Мэйбл продолжала гневно сверлить какое-то дерево снаружи, и как обычно, жаловалась на свою нелёгкую судьбу — ближайшая репетиция совсем не скоро, заняться ей нечем, приходится торчать на уроках, Эмили её избегает, и прочие мелочи жизни. Ничего важного. Потому та фраза прозвучала крайне неуместно. Будто бы реплика из диалога проходящих мимо…людей.
— …вот только он уже принадлежит. Мне.
— Ты так в этом уверен.
«Руки» переместились на шею, с каждой секундой сдавливая всё сильнее. Они были ледяными, а температура вокруг, казалось, не прекращала расти. Внутри появилось чувство тошноты, слабость. Я еле как держался на ногах, но нашёл силы уйти к туалету. Мэй крикнула что-то вроде: «через три минуты звонок!» — но звучало это настолько отдалённо, что смысл фразы до меня дойти не сумел.
Это было невыносимо. Прислонившись к холодной плитке, я медленно съехал по ней. Лёгкое покалывание в висках сменилось бесконечной тянущей болью, подобной той, с которой кожу разрывает тупой нож, только изнутри. Если бы я остался, сохранять спокойствие я бы не смог. Не хватило бы сил. Воздуха стало мало ещё на половине пути, а когда принял сидячее положение — в глазах уже начинало темнеть. Ощущалось, будто бы этот Ад длится целую вечность, но я не слышал звонка, не слышал детей. Всё затихло. Размылось. Потемнело.
Сердце билось с ужасной скоростью, в груди болело. Меня охватила паника. Ни с чем не сравнимый ужас. Он пробуждал воспоминания. Те, которые больше всего хотелось забыть. Они были чёткими, но слишком контрастными. Картинка просто резала глаза. А может, это была реальность. Самым последним в калейдоскопе кошмаров было изображение недавнего происшествия — труп одной из учениц. Эта картинка надолго зависла перед глазами, словно угроза. Предупреждение. Или… Спойлер?
— Увидимся на шоу. — Прозвучал отвратительный, холодный, скрипящий как старое колесо, голос. В этот раз он был намного ближе, намного чётче, чем в прошлый раз.
И сразу после этого раздался самый жуткий, самый леденящий душу смех. Ни одно живое, тем более теплокровное, не могло быть его хозяином. Внутренности, казалось, в мгновение превратились в цельный кусок льда, который постепенно начал таять. Воздух снова стал поступать в лёгкие и, секунда за секундой, ко мне стали возвращаться силы. Когда смог разглядеть перед собой хоть что-то, поднялся на ноги. Зря. Тут же качнуло в сторону, и я не слабо приложился головой о стену. Еле как хватило сил сделать пару шагов к подоконнику, чтобы облокотиться на него. Голова кружилась, а слух возвращался очень медленно. Я даже не слышал, как моя же голова стукнулась о стену. Но, постепенно я стал различать звуки. И первым, на что я обратил внимание был шум шагов. Бега.
С тяжёлыми шагами мимо двери прошёл — или, если быть точнее, пролетел быстрее скорости света — Боуэн. «Ну, а кто же ещё» — пусть меня и мучила головная боль, но снисходительнее от этого отношение к нему не стало. Резко остановившись чуть дальше двери, он тут же повернулся на сто восемьдесят.
— Ты в порядке? — Этот вопрос уже не просто надоел, он выводил из себя. Даже с неимением сил пошевелиться я не мог не испытывать дичайшей ненависти. И плевать было на испуганное выражение лица, на беспокойство в голосе. Просто плевать. Меня достал этот вопрос. Меня достал он. Меня достало то, что за почти что две недели я не сделал ровным счётом ничего, зато дважды получил под зад от той чёртовой аномалии.
— Всё чудесно, разве не видишь?
Меня била крупная дрожь, руки тряслись, я не мог ровно стоять, да и в принципе вид у меня был препаршивый. А его взгляд, внимательный, пристальный, ни капли не помогал. Он подошёл ближе, протянув руку.
— Не капризничай, с- — Боуэн запнулся, нахмурился, и одёрнул руку. — Мэйсон. У тебя следы остались.
В тот момент впервые в жизни пожалел, что в мужском нет зеркала. Хотя на что там смотреть? Но всё равно потянулся к шее. По пять полос с каждой стороны, и каждая намного холоднее остальных участков кожи.
Не хотелось говорить. Только не об этом. Только не с ним. Даже если он единственный, кто понимает, что происходит. Не хотелось его ни видеть, ни слышать, ни знать о нём.
Как видно, негодование отразилось на моём лице, потому что он помрачнел ещё больше. Где-то на подсознательном уровне стало чуточку стыдно, но это чувство быстро испарилось, стоило ему только открыть свой рот.
— Я просто не хочу, чтобы вечером нашли очередной труп. — Он опустил взгляд в пол. Но голос был непривычно низким, строгим. Хотелось бы сказать металлическим, но металл обычно холодный.
Я ничего не отвечаю. Какое отношение он вообще имел к происходящему? Мало верилось, что он горел желанием всё прекратить. Не было заметно его заинтересованности в этом.
Когда наши взгляды встретились, Боуэн был уже не просто серьёзен — он был в ярости. А я ведь ничего не успел сделать, чтобы заслужить такое. Потому, собираюсь силами и просто прохожу мимо него. У меня урок, как-никак. И я уже опоздал, нужно было думать о том, какую отговорку использовать, а не о его ходе мыслей.
— Я мог не успеть. — Слова прошибают не хуже электрического разряда, но я не останавливаюсь. Звучало так, будто бы он был зол на меня. Будто бы это была моя вина.
В ярости я, не глядя ни на кого, залетаю в класс, приземляюсь на первое свободное место и падаю лицом на руки на парте. Чувствовал себя маленьким обиженным ребёнком. Не верилось, что со мной могло случится тоже, что и с той девчонкой. А в то, что это именно Его Величество это предотвратило — тем более. Я ведь даже за поиски не садился, вообще ничего не сделал. Не нарывался, был тише воды ниже травы. Что у всех вечно ко мне какие-то претензии?
Так и лежал на парте, надувшись на весь мир, пока наконец не скрипнула дверь, и шум в классе не прекратился. А меня как ледяной водой окатило. Четвёртый урок.
— Кхм, итак, на чём я остановился? — Я даже голову не поднял. Меньше всего хотелось снова его видеть.