— Садись. — Пусть и перевожу взгляд на парту, но ухмылку заметить успеваю.
Отличное первое впечатление. Я прям постарался. Ещё больше настроение испортили негодующие перешёптывания. Ну да, как этот смертный посмел прослушать? Будто бы это их должно волновать. Все остальные же обошлись без происшествий. Одни мы с Мэй выделились. Впрочем, как всегда.
Несмотря на то что, казалось, говорил он вечность и не одну, прошло от силы минут двадцать. Потому, уточнив, на чём ранее остановились, Боуэн начал новую тему. Когда он подошёл к доске, чтобы записать тему, на задних партах послышался совсем тихий шёпот. Но закончился он также резко, как и начался. Кто-то из парней решил проверить, насколько важна для «новичка» дисциплина. Шёпот повторился, но уже чуть громче. Я был уверен, что Боуэн слышал, но он совсем не подавал виду. Будто бы ничего и не происходило, он сел за стол и начал тему. За весь урок, несмотря на то, что некоторые шумели, он ни разу не повысил тон и не сделал ни одного замечания. Мне даже казалось, что я мог чувствовать, насколько ликуют мои одноклассники. Мне хотелось бы радоваться с ними, но почему-то от этого шёпота за спиной было как-то неловко. Будто бы это я сам проявлял неуважение к преподавателю, и вместо того, чтобы слушать, говорил о результатах недавнего матча. Конечно, об этом говорили парни из нашей футбольной команды, но типичность разговора как-то раздражала.
Когда остаётся пара минут до конца урока, на доске уже нет ничего, кроме домашнего задания или, как он это называл — дополнительной информации. В принципе, оно так и было. Правда, чтобы ответить хоть на один вопрос на тесте — обойтись без этой дополнительной информации было невозможно. И лучше всего было параграф раза три перечитать, так как Мистер Боуэн любитель поговорить о всём и ни о чём одновременно. Бесспорно, это отлично помогало в понимании материала, но от этого было немного сложнее. Я редко что запоминал и у прошлого историка на уроках, — у него была подобная манера ведения урока, — но тут, кажется, всё совсем плохо было.
Стоит звонку прозвучать, как Мэй сбрасывает всё с парты в рюкзак, и подбегает ко мне. Предвкушая самые интересные разговоры в мире, я, как можно медленнее, начинаю собирать рюкзак. Стоит мне с этим закончить, как сестрёнка тут же берёт меня под руку, и «выводит» из класса. Краем глаза замечаю, что Боуэн смотрит в нашу сторону. Мэй тут же заводит разговор о том, как у нас теперь «прекрасный, добрый, восхитительный» преподаватель. Будто бы я не сидел в кабинете. Хотя, лучше бы так и было. Никаких приятных впечатлений всё равно не осталось.
Мэй не прекращала распинаться о «новеньком», от чего у меня чуть ли не начался нервный тик. Стать такой надоедливой новостью в первый же день — талант, определённо талант. Когда хочу уже наконец остановить поток бессмысленных речей, меня опережают. Но не так, как это было немного ранее, когда мою сестрёнку перебила Джесси, в этот раз это был крик. Самый настоящий, с визгом проносящийся по всему коридору крик. Вводящий в ступор, а после, заставляющий сразу же сорваться с места и сломя голову бежать на источник звука, как мотылёк на свет. Тех, кто сорвался с места, было не особо много, но всё равно возникла толчея. Когда пришли в себя испуганные, то и они стали пытаться пробраться вперёд. Некоторых и вовсе зажали, хотя те и пытались выбраться.
Мы с Мэйбл оказываемся в числе тех, кому повезло прорваться в первые ряды. Но даже несмотря на это, успеваем заметить не так много. Во всяком случае, рассмотреть поподробнее. Вообще, такое желание возникает только у меня. Большинство сразу же закрывали глаза и отворачивались, шагая назад. Некоторые, увидев, вскрикивали. Остальные — стояли парализованные страхом. Страхом, которого я в тот момент не чувствовал от слова, совсем. Меня больше пугал тот факт, что я так спокойно к этому относился, потому что знал точно — моя реакция была крайне ненормальной.
«Неужели, произошедшее тогда в Гравити Фоллз настолько сильно на мне отразилось?»
Но подобным образом это сказалось только на мне, так сестрёнка явно не была готова к подобному виду. Я беру её за руку, и она переводит испуганный взгляд на меня. Заметив, что я не волнуюсь, она хмурится. Мог бы хоть попытаться сыграть волнение, но было не до того.
На белоснежном кафеле красовались капли запёкшейся крови, — совсем немного, как от небольшого пореза, — но то, что лежало практически у самой двери в женский туалет, совсем не было похоже на то, что могло бы истекать кровью. Иссушенный, словно вековая мумия, труп. Сухая, как пергамент, кожа обтягивала череп и скелет в целом. На месте, где должны были быть глаза — пустые глазницы. Волосы же и одежда выглядели нетронутыми, будто бы только-только из какого-то дорогого бутика. Было похоже на мгновенное старение, или что-то вроде того.
По коридору эхом прокатаются шокированные вздохи и возгласы подошедших. Все смотрят с нескрываемым ужасом, не в состоянии отвести взгляда. То, что у большей части буду ночные кошмары, можно сказать наверняка.
Прям перед нашим носом дверь закрывается. Чёрт знает каким образом, но Боуен оказывается даже ближе первого рядя, хотя прошло не так много времени, чтобы добежать от его кабинета сюда, тем более, что в тот момент, когда мы уходили, он явно оставался у себя.
С ближних кабинетов уже выбежали преподаватели, и пытались привести стоявших поблизости в чувства, а тех счастливчиков, кому не удалось ничего увидеть — просто увести подальше. Наш классный руководитель приходит с небольшим опозданием, потому мы уходим последними. Я иду позади всех, потому успеваю заметить поднимающихся полицейских.
Когда я захожу в класс, то создаётся впечатление, будто бы попал в эпицентр взрыва. Все шумят, говорят, паникуют, боятся. Да, признаться честно, меня тоже эта жуткая ситуация немало напрягает, но после того случая с воскрешением зомби меня уже просто не удивить какой-то мумией. Вот только остальные не подготовлены. Некоторых, кто увидел подобную картину вблизи, отправляют в медпункт. Осознание того, что погибшую они скорее всего знали, не могло пройти для них бесследно. Я же ни с кем кроме единиц нормально не общался. Возможно, это также сыграло свою роль. Не то, чтобы мне было безразлично, просто такого ужаса я в данной ситуации не испытывал, и это позволяло проявляться интересу. Пусть и выглядело это крайне нездоровым.
Пока преподаватель пытался разобраться с «больными», я, пользуясь суматохой, незаметно пробрался в их ряды, выскользнув «на свободу». Отбиться от остальных, когда они спускались на первый этаж оказалось не так сложно. Конечно, когда дойдёт до медпункта, пропажу заметят, но надежда на то, что меня не спалят всё же была.
Поднявшись на нужный этаж, слышу голоса, потому останавливаюсь. Нельзя чтобы меня заметили. Если за это берётся полиция, то учителя будут свободны, а значит, вероятность того, что у меня будут немалые проблемы, возрастала до максимума. А то, что мне и так обещали устроить весёлые деньки, только подливало масла в огонь. К сожалению, это только наоборот толкало меня на необдуманные поступки.
Они говорили довольно тихо, шёпотом. Не хотели, чтобы их услышали сидящие в соседнем кабинете. Почему тогда бы не уйти с этого места? Но они продолжали стоять. Разговор более чем не делового стиля, скорее похож на диалог двух знакомых, или коллег вне рабочей обстановки. Голос Боуэна довольно сильно контрастировал с прокуренным басом полицейского, но если бы я не знал его, посчитал бы, что они на обратных ролях. Полицейский был совершенно растерян, в то время как историк — собран, и знал явно больше первого. Что меня удивило, так это то, что это второй случай. Жертв распознать пока не удалось, собираются брать анализ ДНК.
— Того мужика нашли около заправки. Ну, которая за углом здесь. — Сказал полицейский, и я чуть себя не выдал. Почему этого не было в вечерних новостях, понять было несложно.