— Пусть посмеется, — все равно ведь отправлю на тот свет. Так зачем вы ходили в Регенсбург?
— По велению нашего мудрого учителя. Мы оба — бедные юноши, изучающие Закон Моисеев, и воля нашего учителя для нас свята.
Все это время, пока говорил Энзель, Лемлин стоял, онемев от изумления и страха, не понимая, почему его товарищ решил говорить правду после всех ухищрений, к которым они прибегали с того самого дня три недели назад, когда вышли в свой опасный путь. Однако он испытывал безотчетное доверие и уважение к Энзелю, известному как человек остроумный и находчивый, сведущий в человеческих побуждениях и склонностях.
Именно по этой причине избрал Энзеля их мудрый рабби для выполнения задания, приставив к нему Лемлина, юношу преданного и всегда готового совершить добрый поступок.
— И что же велел вам ваш учитель? — продолжал Швайнсхойт допрашивать Энзеля.
— Он велел доставить оттуда святые Свитки, оставшиеся у одного доброго и честного христианина, бочара, получившего их на хранение от главы регеншпургской иешивы в злополучный день изгнания общины израильской из города. Это книги, без которых мы не можем изучать наше Святое Учение.
— И где же свитки?
— Здесь, в бочонках. Мы уложили их в двойное дно, прибегнув к этой хитрости, чтобы уберечь их от разбоя. Мы опасались не только грабителей-христиан, но и тех еврейских юношей, которые воровство книг и свитков не считают грехом.
Лемлин не переставал дивиться своему другу. Слуга подошел к собеседникам и сказал своему господину:
— Бочонки имеют двойное дно. Евреи прячут в них запрещенные вещи.
— Сейчас же проверим, сейчас же. Иди к бочонкам, Эльбрих, и раскрой их своим топором!
— Как прикажете, мейстер Швайнсхойт! — ответил слуга, вынул топор и стал, играючи, подбрасывать его и ловить на лету.
Мольбы юношей оказались бесполезны. Вид монеты, которую Энзель показал Швайнсхойту, лишь подогрел гнев последнего:
— Подлые евреи! Пройдохи! Святотатцы! Подкупить меня пытаетесь?! Вы у меня жизни не увидите!
Топор Эльбриха с силой обрушился на бочонок, висевший на боку мула. Скотина чуть не рухнула от удара. Заклепки старого бочонка разлетелись в стороны, и на свет появился матерчатый мешок, заполнявший всю его внутренность. Еще два удара топором, и бочонка словно и не бывало, а мешок вывалился на землю.
— Черт побери! Развяжите узел! Немедленно! — приказал юношам Швайнсхойт.
По знаку Энзеля Лемлин опустился на колени и принялся развязывать мешок. Через несколько мгновений все увидели пергаментные свитки и листы плотной арабской бумаги, похожей на пергамент. Они лежали одной связкой, книги, написанные ореховыми чернилами, крупным и мелким квадратным шрифтом, старые и новые манускрипты, пожелтевшие и белые.
— Святые книги, кунтресы, комментарии, — стал объяснять Энзель. — Без них мы не можем учиться, а без изучения Закона Моисеева, милостивый сударь, жизнь еврею не в жизнь. Нам легче не пить и не есть, чем не учить нашу Святую Тору.
— В нынешние времена и у нас хватает таких безумцев, — ответил Швайнсхойт, которому пришлись по душе как находка, так и правдивые слова юноши, — и их становится все больше. Издают всякую чушь и распространяют в рукописях и печати; даже разговаривают на латыни, как монахи, вместо того, чтобы изъясняться на языке своих родителей.
— Разбить второй? — спросил Эльбрих, держа топор над вторым, еще не тронутым бочонком.
— Смилуйтесь, сударь! — воскликнул Энзель и протянул руку, словно пытаясь задержать готовящееся свершиться. — Зачем же разбивать второй бочонок, в котором содержится то же, что и в первом?! Ведь вы убедились, что я говорю правду.
— Тем не менее, коль скоро мы уже разбили первый, по справедливости следует нам разбить и второй, дабы не породить между ними зависть, — заявил Швайнсхойт, упиваясь собственным остроумием.
Слуга поспешил исполнить волю своего господина.
Во втором бочонке, как и в первом, были книги.
— А может быть, вы соглядатаи? — попробовал Швайсхойт новый повод для придирок. — Я знаю из Ветхого Завета, который читал в переводе преподобного Лютера, что отцы ваши были соглядатаями. И кто знает, не поносится ли в них, в ваших книгах, Святая Церковь и Спаситель, как доказал в своем правдивом труде ваш собрат Пфефферкорн[15]. Я не ученый и не понимаю латыни, однако же книгу его «Зерцало руки» о еврейских сочинениях читал.
— Слуги ваши не соглядатаи, мы — люди честные, — вскричали оба в один голос, повторяя слова Иосифовых братьев, — и нет хулы в наших книгах.
15
Иоганн Пфефферкорн (1469–1521) — еврей, принявший в 1505 году крещение. При его содействии церковью была разработана программа антиеврейской пропаганды. Пфефферкорн опубликовал несколько памфлетов, в которых писал, что «еврейская письменность пропитана враждой к христианству».