Павлу был послан тогда с Баженовым ряд важных масонских сочинений религиозно-мистического толка, трактовавших вместе с тем и вопросы государственного характера. По возвращении Баженов, принятый цесаревичем, по его словам, «весьма милостиво», представил Новикову бумагу с подробным изложением бесед с Павлом. Остротой своего содержания она не на шутку напугала Новикова — «не верили всему, что написано», сперва он готов был даже «от страха» ее сжечь и знакомил с ней позднее своих друзей-масонов по сильно отредактированному и сокращенному тексту. Бумага эта давала весьма отчетливое представление об «образе мыслей» наследника и, по всей видимости, содержала в себе его критические высказывания в адрес правления Екатерины II с жалобами на свое опальное при ней положение. Вероятно, она сопровождалась и сочувственными — в духе воззрений новиковского кружка — комментариями самого Баженова. Скорее всего именно об этом эпизоде вспоминал позднее весьма осведомленный по своей близости к масонам Д. П. Рунич (его отец, П. С. Рунич, был знаком с Новиковым и переписывался с ним): «Баженов описывал стеснение, в котором наследник находится».
Вторая его поездка относится к 1787 г., когда он повез Павлу уже лично переданные для него Новиковым масонские книги, которые и на сей раз были «приняты благожелательно», наследник только, видимо обеспокоенный начавшимися гонениями на московских мартинистов, упорно расспрашивал Баженова, нет ли среди них «ничего худого».
Но уже в третью поездку в Петербург, на исходе 1791 -го — начале 1792 г., Павел встретил Баженова с «великим гневом», выразил крайнее недовольство мартинистами, предостерег от общения с ними, запретил даже упоминать о них в своем присутствии.
В связи со сказанным выше возникает естественный вопрос: а был ли сам Павел масоном? В исторической литературе он не раз вызывал споры и до сих пор остается не вполне разъясненным.
Еще первый биограф Павла Д. Ф. Кобеко отвечал на этот вопрос отрицательно, полагая, что хотя наследник и знал о новиковском кружке и других масонских объединениях, но «не был членом ни одной масонской ложи и не посещал масонских собраний». Эта точка зрения получила поддержку и в современной исторической литературе.
С ней, однако, трудно согласиться.
Заметим сперва, что по всему складу своей натуры, моральным устоям и характеру умственных интересов Павел с его глубокой религиозностью, романтическим пристрастием к средневековому рыцарству, душевной экзальтированностью не мог не принимать близко к сердцу духовно-нравственных исканий масонства и мистических настроений его идеологов. Павла могли склонять к тому и рассказы о масонских симпатиях Петра III, во всем подражавшего прусскому королю Фридриху II, двор которого был средоточием масонов. Нельзя сбрасывать со счетов и собственные прусские симпатии Павла, его тесные связи с берлинским двором, где после воцарения Фридриха-Вильгельма масоны-розенкрейцеры занимали исключительное положение, проникали на государственные посты, воздействовали на внешнеполитический курс. Эти связи поддерживались и императрицей Марией Федоровной, имевшей в германских землях влиятельных покровителей, кроме того, ее дядя, герцог Фердинанд Брауншвейгский, стоял во главе прусского масонства, а ее родные братья, генералы на русской службе Фридрих и Людвиг Вюртембергские, тоже были деятельными масонами. Впервые лично познакомиться с прусскими масонами Павел получил возможность еще летом 1776 г., когда, как мы помним, совершил поездку в Берлин в связи с предстоящей женитьбой.
Но особое значение имело в этом смысле непосредственное окружение Павла — почти все его наставники, друзья, политические единомышленники, составлявшие «партию» наследника в ее противоборстве с Екатериной II, были одновременно и виднейшими деятелями масонского движения. В первую очередь здесь должно назвать самого Н. И. Панина — главу этой «партии». В русском масонстве «доновиковского» периода он занимал одно из наиболее заметных мест. Когда в 1776 г. петербургские ложи объединились в одну Великую провинциальную ложу, он получил должность Наместного мастера и вместе с одним из ведущих деятелей раннего русского масонства И. П. Елагиным стал ее руководителем. Близок к масонам был и его брат П. И. Панин. Преданность масонским вероучениям отличала Н. В. Репнина, члена нескольких лож, имевшего контакты и с южнофранцузскими масонами. В 1772 г. всего 21 года от роду был принят при участии Н. И. Панина в масонский орден тамплиеров А. Б. Куракин. Осенью 1776 г. тот же Панин, видимо не без умысла, посоветовал Екатерине II именно А. Б. Куракина отправить в Стокгольм для официального извещения шведского короля о только что состоявшейся женитьбе великого князя. Воспользовавшись этим, руководители петербургских лож поручили ему войти в тайные сношения с главной Стокгольмской ложей и заручиться ее поддержкой для реорганизации по ее образцу, но на самостоятельных началах, русского масонства. Результатом поездки А. Б. Куракина явилось, таким образом, учреждение в России масонских лож шведской системы. Высшие степени в русском масонстве разных систем занимало еще одно, близкое ко двору наследника и пользовавшееся его доверием лицо — обер-прокурор VI Департамента Сената князь Г. П. Гагарин. Сильное духовное влияние на Павла оказывал состоявший при нем с 1777 г. капитан флота масон С. И. Плещеев. В 1788 г. он был командирован в Южную Францию и установил там отношения с самим Сен-Мартеном, став как бы связующим звеном между ним и окружением наследника. В переписке с Сен-Мартеном состоял и Н. В. Репнин. Добавим, наконец, что Репнин и близкий друг Павла еще с юношеских лет А. К. Разумовский были членами Ордена розенкрейцеров.
Впечатляет уже сама плотность в окружении Павла столь крупных и идейно убежденных фигур масонства, несомненно приобщавших наследника к его ценностям. Нельзя не прислушаться к мнению на сей счет такого авторитета в области биографии Павла, как Е. С. Шумигорский: «Граф Никита Панин, бывший членом многих масонских лож, ввел и своего воспитанника, посредством кн. Куракина, в масонский круг, и мало-помалу чтение масонских, мистических книг сделалось любимым чтением Павла Петровича».