Все это делает более чем вероятным предположение ряда историков и о его формальной принадлежности к масонским ложам.
В свое время издатель русского архива, великий знаток потаенной истории России XVIII в. П. И. Бартенев задавался вопросом: «Любопытно было бы узнать, с какого именно времени Павел Петрович поступил в орден фран-масонов», — сам факт формальной его принадлежности к масонству представлялся историку несомненным. Такого же взгляда придерживался и Е. С. Шумигорский, ставивший перед собой тот же вопрос: «Когда именно вступил Павел Петрович в общество масонов, с точностью сказать нельзя, но, во всяком случае, не позднее 1782 года». К 1781 — 1782 гг. относил принятие Павла в масоны и Я. Л. Барсков, отметивший, что об этом было известно «еще в XVIII веке, по слухам, но без доказательств». Ходячая молва того времени была действительно полна слухами по сему поводу, расхождения касались только времени и места посвящения великого князя в масоны.
Так, по одной из версий, Павел был принят в масоны во время своего первого заграничного путешествия — в Пруссии в 1776 году.
По другой, Павел был посвящен в масоны принцем Генрихом Прусским в том же 1776 г. в Петербурге.
По третьей версии, Павла принял в масоны шведский король Густав III во время своего торжественного пребывания в Петербурге летом 1777 г.
По четвертой версии, согласно документам Особенной канцелярии Министерства полиции, «цесаревич Павел Петрович был келейно принят в масоны сенатором И. П. Елагиным в собственном доме, в присутствии графа Панина» (речь шла здесь, скорее всего о Великой провинциальной ложе в Петербурге). «Граф Панин, — вспоминал в данной связи Н. А. Саблуков, — состоял членом нескольких масонских лож, и великий князь был также введен в них». Участие Н. И. Панина в посвящении Павла в масоны было отмечено в поэтическом творчестве масонов. В одном из их рукописных сборников было записано стихотворение со следующей строфой:
Носилась молва о посредничестве в обращении Павла I в масоны вместе с Н. И. Паниным и князя А. Б. Куракина. Е. С. Шумигорский, полагавший эту версию наиболее правдоподобной, относил посвящение Елагиным Павла в масоны к промежутку времени между серединой 1777-го и 1799 г.
Наконец, по пятой версии, вступление Павла в масоны состоялось в ходе путешествия великокняжеской четы за границу в 1781 -1782 гг. По преданию, в Вене он посещал заседание одной из лож и, видимо, уже в южногерманских землях произошло его посвящение. Незадолго до этого главный агент берлинских масонов в Петербурге барон Г. Я. Шредер записал в своем дневнике мнение своего руководства «о великом князе»: «мы можем принять его (в розенкрейцеры) без опасений за будущее». О причастности Павла к Ордену тогда же, в 1782 г., велась переписка между И. Г. Шварцем и берлинскими розенкрейцерами. Любопытно, что и по этой версии свою роль во вступлении Павла в масоны сыграл все тот же А. Б. Куракин. В документах следствия по делу Новикова сохранилась записка, где со ссылкой на переписку московских и берлинских масонов указано, что «он, Куракин, употреблен был инструментом по приведению вел. кн. в братство».
Напомним, что путешествие Павла за границу обострило и без того натянутые его отношения с матерью, когда негодование императрицы вызвала критика Павлом при европейских дворах ее правления и всплывшее на поверхность дело П. А. Бибикова, вследствие которого сопровождавший Павла А. Б. Куракин был отправлен в бессрочную ссылку в свои саратовские имения (его вернуло оттуда только воцарение Павла). В свете масонской окраски заграничного путешествия становится гораздо яснее, почему Екатерина II обрекла его на столь суровую опалу, равно как и то, почему она так упорно отказывалась, вопреки настояниям Н. И. Панина, включить в маршрут путешествия посещение великокняжеской четой Берлина — и не только по внешнеполитическим соображениям, но и потому, как теперь проясняется, что этот рассадник розенкрейцерства представлялся ей очагом тайных масонских влияний на Павла.
Через призму скрытой, но Екатерине II, безусловно, известной масонской подоплеки заграничного путешествия мы можем лучше понять, почему после возвращения Павла из-за границы она все более отстраняла его от себя и постаралась в 1782-1783 гг. ослабить позиции панинской партии. Уволенного незадолго до того в отставку Н. И. Панина разбил удар, после которого он уже не оправился и через полгода умер. Помимо А. Б. Куракина был отдален от Павла и Н. В. Репнин, отосланный губернатором во Псков. Удален из столицы был и С. И. Плещеев, вместе с А. Б. Куракиным сопровождавший наследника в заграничном путешествии.
Примечательна сама множественность рассмотренных нами версий. Взятые в целом, они, однако, не имеют взаимоисключающего характера, а могут отражать некоторые реальные черты масонской биографии Павла. Дело в том, что по масонскому канону того времени допускалось членство одного лица в разные периоды его жизни в различных ложах, то есть последовательный переход из одной ложи в другую, и таких случаев в практике русского масонства второй половины XVIII — начала XIX в. было достаточно много. Не поощрялось только пребывание какого-то одного лица одновременно в ложах разных систем, но к Павлу, судя по вышеприведенным версиям, такого упрека предъявить было нельзя.
Подтверждением того, что Павел действительно был масоном, может служить и тот уже отмеченный выше факт, что при формировании в 1782— 1783 гг. высших органов Провинциальной российской ложи И. Г. Шварц намеревался должность Великого Мастера оставить вакантной для великого князя Павла Петровича. Но не будь он к тому времени уже посвящен в масонство, такое намерение вообще не могло бы иметь места, ибо по всем установлениям «вольных каменщиков» любая должность в масонской иерархии занималась, естественно, лишь членами масонского ордена, без каких бы то ни было исключений, в том числе и для царствующих особ. Любопытно, что присутствующие при этом видные масонские мартинисты считали формальную принадлежность Павла к масонству само собою разумеющейся. Отвечая на вопрос следствия по делу мартинистов в 1792 г., каким образом они «заботились изловить» в свои «сети» «известную особу» (так на следствии камуфлировалось нежелательное для разглашения в таком контексте имя цесаревича), Н. Н. Трубецкой заметил, что согласился на предложение Шварца только потому, что предполагал, что «сия особа принята в чужих краях в масоны».)