В середине дня 1 марта 1881 г. семья наследника завтракала в Аничковом дворце, когда вбежал слуга и сообщил, что с царем несчастье. Цесаревич тотчас бросился на улицу, крикнув Николаю и Георгию, чтобы они немедленно ехали в Зимний дворец. И они, в сопровождении генерала Г. Г. Даниловича, поехали. Все, что там представилось их взору Николай II изложил следующим образом: «Когда мы поднимались по лестнице, я видел, что у всех встречных были бледные лица. На коврах были большие пятна крови. Мой дед истекал кровью от страшных ран, полученных от взрыва, когда его несли по лестнице. В кабинете уже были мои родители. Около окна стояли мои дяди и тети. Никто не говорил. Мой дед лежал на узкой походной постели, на которой он всегда спал. Он был покрыт военной шинелью, служившей ему халатом. Его лицо было смертельно бледным. Оно было покрыто маленькими ранками. Его глаза были закрыты. Мой отец подвел меня к постели. „Папа, — сказал он, повышая голос. — Ваш „луч солнца“ здесь“. Я увидел дрожание ресниц, голубые глаза моего деда открылись, он старался улыбнуться. Он двинул пальцем, но он не мог ни поднять рук, ни сказать то, что он хотел, но он несомненно узнал меня. Протопресвитер Бажанов подошел и причастил его в последний раз. Мы все опустились на колени, и Император тихо скончался. Так Господу угодно было».
Вечером того мартовского дня отец Николая Александровича стал императором, а сам он — наследником престола. Его повседневная жизнь внешне мало изменилась. Правда, обязанностей прибавилось. И родители теперь стали заняты еще больше, и меньше приходилось проводить времени вместе. Общались лишь во время совместных поездок, которых в первые годы после воцарения Александра III было немного. Раньше часто ездили к дедушке и бабушке в Копенгаген, где собирались шумные компании родственников со всех концов Европы. Здесь не было занятий, почти отсутствовали различные представительские обязанности, да и придворный этикет был не таким строгим, как в России. Данию Николай II полюбил с детства и всегда приезжал туда с большой радостью.
Теперь ситуация изменилась. Поездок с родителями стало меньше, они сделались более короткими, и куда бы ни приезжали, везде встречали уже иное отношение. Его «дорогой Папа» теперь царь, а он сам — наследник русского престола. В 1881 г. выехали всей семьей лишь один раз: летом посетили Москву, Нижний Новгород, затем проехали на пароходе до Рыбинска, откуда вернулись в Петербург. На следующий год вообще никаких путешествий не было. Зато следующий, 1883 г. был полон событий и впечатлений. В мае того года в Москве происходили пышные коронационные торжества, и цесаревич был в центре событий. Хотя сама коронация Александра III происходила в Успенском соборе Кремля 15 мая, но приехали в первопрестольную за неделю до того и оставались здесь до конца месяца. И каждый день был полон торжественных церемоний, праздничных шествий, официальных приемов, красочных салютов, величественных парадов. В те дни пятнадцатилетний цесаревич посетил Троице-Сергееву лавру под Москвой и был на освящении грандиозного храма Христа Спасителя, построенного в память победы России над Наполеоном.
Николай, на удивление всем, ни разу не пожаловался на усталость. Он сознавал торжественность момента и уезжал из Москвы с радостным чувством. Именно тогда впервые, по-настоящему глубоко и искренне почувствовал свой непростой земной удел, ощутил тяжесть и ответственность царского предназначения. Но это все было еще слишком удалено от настоящего, и молодой человек оставался таким, каким был до того, сохранял все те черты поведения, наклонности и пристрастия, которые и раньше имел.
К началу 80-х гг. относится и еще одно примечательное событие в жизни последнего русского царя: он начал вести дневник. До нас дошло пятьдесят толстых тетрадей, последняя запись в которых оставлена за три дня до убийства семьи Николая II в подвале дома Ипатьева в Екатеринбурге. Первая же запись сделана 1 января 1882 г., когда ему еще не исполнилось и четырнадцати лет. Более тридцати шести лет постоянно, каждый вечер, с неизменной аккуратностью император записывал несколько фраз о прошедшем дне. Когда рухнула монархия, когда достоянием публики стали многие свидетельства и документы, то исследователи (и неисследователи) стали с пристрастной скрупулезностью изучать царские тексты, находя в них, как им казалось, ответы на важнейшие вопросы русской истории: почему пала монархия, почему власть оказалась бессильной отстоять исконные основы и принципы. Ну и конечно же всех интересовал вопрос: что представлял собой последний царь, что это был за человек и за политик? На основании дневниковых записей бессчетное количество раз делались выводы, в подавляющем большинстве случаев неблагоприятные для Николая II.
Самое удивительное в подобных умозаключениях, что они построены на документе, который не позволяет делать никаких широких исторических обобщений. Но их тем не менее делали и делают. Действительно, зачем годами сидеть в архивах, переворачивать массу документов, тратить бездну времени на выявление и анализ разнородных источников, когда можно спокойно открыть дневники царя, не выходя из дверей своего дома (записи за различные годы издавались неоднократно), и, сославшись вроде бы на «бесспорное свидетельство», в очередной раз написать о том, что у «царя не было воли», что он «был безразличен к судьбам России», что "это был человек с ограниченным кругозором», «ограниченных интеллектуальных способностей» и т.д. и т.п.
Дневники Николая II позволят с достаточной полнотой и последовательностью установить лишь два момента его биографии: где он был и с кем встречался. Это сугубо личный глубоко камерный документ, отражавший в самой общей форме повседневное времяпрепровождение. Царь не думал оставлять потомкам историческое свидетельство; никогда не предполагал, что его личные, лапидарные поденные заметки когда-нибудь смогут использовать в политических целях. Он писал, потому что «так надо», потому что это было принято в его кругу. Первоначально его мать, тогда еще цесаревна Мария Федоровна, рекомендовала сыну обзавестись дневником. Затем вел его уже по привычке и любил в зрелых летах иногда перечитать о своем житье-бытье в давние годы. И сколько всего высвечивалось в памяти и как приятно было вспоминать ушедшее, но такое милое и радостное время. На страницах дневника довольно редко встречаются эмоциональные пассажи, а с годами они почти совсем исчезают. Что же касается каких-либо политических оценок и суждений, то их вообще практически нет.
Только в последние месяцы своей жизни, находясь в унизительном положении обреченного заключенного, он запечатлел на бумаге свою боль за судьбу страны, за положение дорогой и любимой России. Не о себе думал, не о себе пекся и переживал, когда через год после отречения (2(15) марта 1918 г.), занес в дневник горькие слова: «Сколько еще времени будет наша несчастная Родина терзаема и раздираема внешними и внутренними врагами? Кажется иногда, что дольше, терпеть нет сил, даже не знаешь, на что надеяться, чего делать? А все-таки никто как Бог! Да будет воля Его Святая!» Но никогда царь даже не пытался лично себя оправдать или возвеличить, чем отличались авторы многих других дневников и мемуаров, стремившихся запечатлеть свой образ в истории «в благоприятном освещении». Николай II начисто был лишен подобных устремлений. Это был скромный, деликатный человек, лично для себя никогда не искавший никаких выгод, ничего не просивший, но никогда не пренебрегавший собственными обязанностями и до воцарения, но особенно — после.