В одном из писем к жене Павел предписывает образ ее действий на случай внезапной смерти Екатерины II (притом, что его самого не будет еще в Петербурге). Марии Федоровне следовало немедленно привести к присяге Павлу как единственно законному императору все правительственные учреждения и до его приезда объявить себя правительницей империи. Вместе с тем Павел обязует Марию Федоровну срочно опечатать кабинет Екатерины II и вообще все ее бумаги, где бы они ни находились, представив к ним надежную охрану. Можно догадываться, что Павел при этом более всего опасался, что Екатериной II уже заготовлены какие-то секретные документы, подвергающие сомнению его династические права, и если бы они вышли на поверхность, это сильно бы осложнило перспективу его утверждения на престоле.
В другом письме Павел наставляет Марию Федоровну, как ей вести себя в том случае, если смерть настигнет и Екатерину II и его самого. Ей предстояло тогда, в соответствии с подписанным ими актом о престолонаследии, немедля провозгласить императором великого князя Александра и привести к присяге ему столичных должностных лиц. Но — любопытная оговорка — «если сын мой большой останется малолетен», в таком случае Марии Федоровне следовало объявить себя правительницей до достижения им совершеннолетия. Значит, Павел предполагал и такую возможность, что смерть Екатерины II и его собственная наступят в тот момент, когда Александр будет уже не «малолетен», а достигнет 16 лет — порога совершеннолетия, как то устанавливалось в этом же письме Марии Федоровне.
Отсюда уже нетрудно заключить, что, подписывая в тот момент, в январе 1788 г., свои распоряжения, Павел имел в виду и более длительное их применение. Иными словами, он рассматривал свои завещательные документы во всем их комплексе не как сиюминутное волеизъявление, а как постоянно действующие наследственные акты.
Как мы видели, в основе всех его исходных посылок, так же как и в основе самого конституционного проекта, завершенного после смерти Н. И. Панина Д. И. Фонвизиным, лежал расчет на смерть Екатерины II. Отвлекаясь от придворных нравов эпохи (а в этом трудно было бы не увидеть трагическую коллизию шекспировской силы), зададимся вопросом: насколько легитимны были действия Павла, как расценить их с точки зрения монархического правосознания (если в данном случае такой термин вообще уместен). Вдумаемся на мгновение в эту далеко не ординарную ситуацию, оставаясь в пределах чисто формальной стороны дела: ведь великий князь, всего лишь наследник трона при живой, царствующей матери-императрице, на верность которой присягали в свое время, он сам и все российские подданные, считает себя вправе, игнорируя ее волю, определять будущее династии, тогда как, по принятому законоположению, только ей одной принадлежало право нераздельно распоряжаться судьбами российского престола. Ответ на этот вопрос в контексте многолетнего противостояния матери и сына вряд ли будет однозначен. Ибо при всем том нельзя не отдать должное серьезности намерений Павла, озабоченного не только и даже не столько тем, что произойдет с ним лично, а участью и благополучием государства. Что же до стремления Павла обеспечить свои династические интересы, проистекавшие из глубокого убеждения в законности своего права на престол, то они в его сознании неразрывно сливались с интересом государственным.
Если указанный выше конституционный проект был составлен благодаря совместным усилиям Н. И. Панина, Д. И. Фонвизина и его самого, то «фундаментальный закон» о престолонаследии и сопутствующие ему распоряжения были плодом собственного творчества Павла, и здесь он мог в большей мере выказать свою самостоятельность. И надо признать, что Павел всесторонне учел изъяны предшествовавшей практики престолонаследия, до деталей продумал все могущие возникнуть неожиданности и осложнения и в итоге оказался прав в главном своем расчете, поскольку его вступление на престол в ноябре 1796 г. совершилось по той же, примерно, схеме, которая была им намечена еще в январе 1788 г.
Свои плодотворные следствия имели и выработанные Павлом и его сторонниками в 1770-1780-х гг. основания его будущей политики. Многое из того, что было тогда намечено в области военного дела, административного устройства, сословной политики и т. д., воплотилось потом в ряде законов и практических мер Павла I. Достаточно сказать, что знаменитый закон Павла I о престолонаследии от 5 апреля 1797 г., определивший с юридической точки зрения устойчивость династии Романовых вплоть до 1917 г., почти дословно воспроизводил акт о порядке престолонаследия от 4 января 1788 г. «Император Павел, — писал по этому поводу М. В. Клочков, — за редким исключением, в своей правительственной деятельности отчетливо и ясно проводил взгляды окончательно сложившиеся у него еще до воцарения и нашедшие себе достаточное выражение в его наказе 1788 года».
Однако многое, очень многое и важное из того, что было задумано Павлом и его сторонниками в 1770-1780-х гг., не получило никакого воплощения. Касается это прежде всего собственно конституционалистской части их реформаторских планов, а уже к исходу 1780-х гг. искания Павла в этой области были исчерпаны.
Более того, с точки зрения основ государственного устройства, Павел I по своем воцарении стал поступать совершенно противоположным образом тем принципам, которые разделял прежде. Парадокс заключается в том, что, вынашивая в бытность наследником идеи конституционного ограничения посредством «фундаментальных законов» самодержавного деспотизма, Павел I на деле оказался одним из самых деспотических самодержцев в России.
Произошло это в силу ряда обстоятельств.
Укажем лишь на главнейшие.
На первое место среди них надо, конечно, поставить многолетнюю эволюцию характера Павла, приведшую в середине 1790-х гг. к деформации самой его личности, повседневными проявлениями которой стали деспотические замашки, произвол, сумасбродные выходки, уничижительное высокомерие в обращении с окружающими и т. д. — обо всем этом уже было сказано выше. Наивно было бы думать, что глубокие сдвиги в психологическом складе врожденно нормального человека не затронули бы его политического миросозерцания, ибо человек един и неделим и по природе вещей не способен раздваиваться до такой степени, чтобы свойства его личности столь круто менялись, а взгляды по коренным вопросам социального бытия оставались бы прежними.
Но этого общего объяснения было бы, разумеется, недостаточно, если бы мы не знали, как сильно и необратимо повлияла на духовный мир Павла Французская революция.
Падение веками казавшегося незыблемым монархического строя, угрожающий вызов революции европейским монархическим государством, буйства черни, преследовавшей знатные аристократические роды, кровавый террор, страшная участь на эшафоте Людовика XVI и Марии-Антуанетты — все это привело Павла в состояние ужаса и ожесточения. Недаром современники считали 1793 г. временем решительного перелома в его характере. Павлу всюду мерещились отпрыски революции, в любом офицере он готов был видеть якобинца и все более склонялся к необходимости самых жестоких деспотических мер пресечения этого наваждения, необходимость править в России «железной лозой».
Естественно, что на таком фоне провозглашенные в ходе революции конституция и объявление Франции республикой, как ничто другое, навсегда вытравило из его сознания былые конституционные идеалы. «Если молодой Павел „…“ связывал свое будущее с конституционными гарантиями (проект Панина — Фонвизина), то 1789-1794 годы окончательно „отбили охоту“ у него к поискам таких форм» (Н. Эйдельман).
Вот при таких политических воззрениях Павел и вступил на престол.
Царствование Павла I было многократно описано в литературе — от учебных пособий до исторических романов почти что детективного толка. Мало-мальски любознательный читатель без труда найдет здесь сведения о политическом курсе Павла I внутри страны и о его деятельности на дипломатической арене, о войнах, которые тогда довелось вести России, и конечно же о знаменитых походах А. В. Суворова в Италию и Швейцарию. Найдет он здесь немало интересного и занимательного и о важнейших событиях павловского четырехлетия, включая и трагические обстоятельства дворцового переворота 11 марта 1801 г. и т. д. Особенно ярко, достоверно, впечатляюще обрисован облик Павла I — императора в упомянутой выше книге Н. Эйдельмана «Грань веков», выдержавшей уже четыре издания.