Вопреки традиции и статусу этого учреждения Александр III стал назначать его членами своих верных и послушных ставленников, никогда не бывших министрами. В 1883 г. император вводит в Государственный совет московского предводителя дворянства графа А.В. Бобринского и полтавского уездного предводителя дворянства Г.П. Галагана, в 1886 г. – члена совета, министра просвещения профессора И.А. Вышнеградского, а в начале 1890-х гг. – пензенского губернатора А.А. Татищева и черниговского – А.К. Афанасьева, прославившегося употреблением розог.
Барон А.П. Николаи, поспешно назначенный министром просвещения в 1881 г., явно не годился для проведения университетской контрреформы: на посту товарища министра просвещения А.В. Головнина он участвовал в выработке устава 1863 г. и сохранил к нему приверженность. «Я положительно расхожусь во многом с Николаи, – писал Александр III Победоносцеву, – и не могу одобрить многие из его действий, а главное, что его подкладка – это Головнин, сей злосчастный гений и друг в. кн. Константина Николаевича, и я знаю из верных источников, что они оба работают и пихают Николаи идти против желаний правительства».
И.Д. Делянов, назначенный вместо А.П. Николаи, был из тех, кто никогда бы не пошел «против желаний правительства». Потому он и оставался на этом посту до своей смерти в 1897 г. Он был ставленником Каткова и Толстого и полностью подчинялся их указаниям. Ничего не меняя в проекте Университетской контрреформы, он внес его в мае 1884 г. в Государственный совет, где обстановка оказалась достаточно сложной. В оппозиции к проекту числили здесь не только Д.А. Милютина, А.А. Абазу, М.Т. Лорис-Меликова, но и бывших министров просвещения – Е.П. Ковалевского, А.В. Головнина, А.П. Николаи, а также таких влиятельных сановников, как Н. X. Бунге, А.А. Половцев и даже сам К.П. Победоносцев.
Противник университетской реформы 1863 г., Победоносцев с сомнением отнесся к той роли, которая отводилась новым уставом науке. Признавая необходимость ее подчинения государственным интересам, бывший университетский профессор все же устрашился столь полного принесения ее в жертву политическим целям. Благонадежность фактически выдвигалась здесь более важным критерием оценки преподавания, нежели его научный уровень. Поистине «храмы науки» превращались, по выражению П.А. Валуева, в «высшие полицейско-учебные заведения». Победоносцев выступил против введения государственных экзаменов, настаивая, что экзаменовать студентов должны сами преподаватели, а не назначенные Министерством просвещения чиновники (как было задумано авторами проекта).
Его защитники в Государственном совете (И.Д. Делянов, М.Н. Островский, П.П. Шувалов, Т.И. Филиппов) выглядели жалко на фоне блестящих выступлений сторонников университетской автономии и остались здесь в меньшинстве. Это заставило Александра III отложить решение вопроса, для него самого вполне ясного, до осени. Однако императору не терпелось внести новый устав в предстоящем 1884/85 учебном году, и в августе он созывает совещание в Ропше (под Петербургом), куда вместе с защитниками проекта контрреформы приглашает и Победоносцева.
Доводы Константина Петровича об опасности падения уровня образования не казались Александру III столь уж важными. Гораздо ближе и понятнее ему были соображения о том, что университеты – дело государственное, а профессора – должностные лица, находящиеся на коронной службе, и потому должны не выбираться, а назначаться правительством. Да и принцип выборности был столь ненавистен царю, что уже одно это предрешало его мнение. Александр III принял сторону меньшинства, поддержав проект нового университетского устава.
Надо ли говорить, что и Победоносцев в ходе обсуждения присоединился к сторонникам проекта. «Вице-император», как его называли в придворных кругах, умел стоять один против всех, если чувствовал поддержку самодержца. Но пойти против него – даже в союзе с подавляющим большинством Государственного совета – никогда бы не осмелился. Впрочем, вопрос, который особенно смущал Константина Петровича, – об отделении экзаменов от преподавания – был решен компромиссно. Наряду с государственными экзаменами вводились и факультативные, которые принимались профессурой.
Устав 1884 г. резко ограничивал автономию университетов, усиливая власть над ними попечителей учебных округов и Министерства просвещения. Должности ректора, декана, профессоров замещались по назначению этого последнего.
Публицист Катков, особо ценимый Александром III, горячо приветствовал университетский устав 1884 г. как «первый органический закон нового царствования», значение которого далеко выходит за рамки учебного дела. По словам редактора «Московских ведомостей», если устав 1863 г. был «началом системы упразднения государственной власти», то устав 1884 г. знаменовал ее возрождение. «Итак, господа, – злорадно и торжествующе обращался идеолог самодержавия к тем, чьи надежды на либерализацию не сбылись, – встаньте, правительство идет, правительство возвращается».
Ограничение доступа к образованию становится принципом политики Александра III. Изучая следственное дело вторых первомартовцев, он был неприятно поражен, обнаружив среди студентов, причастных к нему, выходцев из социальных низов. Циркуляр министра просвещения И.Д. Делянова, изданный в июле 1887 г., должен был «урегулировать» социальный состав учащихся. Прозванный «циркуляром о кухаркиных детях», он предписывал не принимать в гимназию (а путь в университет открывался только из нее) «детей кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких лавочников и т.п.». Регулятором социального состава служила и высокая плата за обучение: в царствование Александра III она повышалась несколько раз.
При таких взглядах на народное просвещение Александр Александрович, естественно, не стремился к расширению сети учебных заведений. Однако жизнь брала свое, и при нем были открыты Технологический институт (в Петербурге) и Томский университет. Создание научно-образовательного Центра в Сибири трудно переоценить. Среди противников этого мероприятия были люди, которым Александр III особенно доверял (как К.П. Победоносцев, А.А. Половцев). Они доказывали, что университет в Сибири усилит сепаратистские стремления в этом крае. На решение царя повлияло то, что казне университет почти ничего не стоил – он был основан на средства местных предпринимателей.
Одновременно с проведением университетской контрреформы министром внутренних дел Д.А. Толстым по заказу царя был разработан проект контрреформы земской. Александр III не собирался уживаться со всесословным выборным представительством – «земским парламентом». Проект покушался на основы местного самоуправления: ликвидировалась зависимость земских учреждений, они вводились в систему государственную – под контроль губернаторов. Ликвидировалась выборность земских органов и их всесословный характер. Министр внутренних дел хорошо знал намерения царя – проект отвечал заветным чаяниям Александра Александровича, ненавидящего земство, земскую интеллигенцию, земскую оппозицию – рассадник либерализма. Однако с осуществлением контрреформы местного самоуправления не спешил. Правитель канцелярии министра внутренних дел А.Д. Пазухин – участник работы над проектом – жаловался Каткову на императора, который, по его словам, мало занимается земской реформой, «даже не прочел всеподданнейшей записки о ней». Катков, развернувший наступление на земства в своих изданиях, обратился к царю с письмом, где с большей, чем в печати, резкостью обличал вредность земства для монархии.
Александр III разделял мысли о несовместимости самодержавия с принципами выборности и всесословности. И он всей душой хотел бы «очистить земства от недворянских элементов». «Нерадивость» царя к контрреформе, на которую сетовали ее нетерпеливые сторонники, объяснялась пониманием невозможности провести ее в жизнь в том виде, как было задумано. Земства стали неотъемлемой частью русской жизни. Эту жизнь в самых глухих углах страны уже невозможно было представить без земских школ, больниц, без земских учителей и врачей – без тех бескорыстных и самоотверженных земских деятелей, тип которых уже ясно обозначился к началу 1880-х гг. и получил повсеместное распространение. Не отступая от замысла уничтожения земского самоуправления, Александр III сознает, что реализация его может быть лишь постепенной и многоступенчатой. Важным шагом на этом пути явилось Положение о земских начальниках ( 1889 г.). Назначавшиеся губернаторами из среды местного дворянства земские начальники сосредоточивали отныне в своих руках огромную власть на местах. Поставленные над крестьянскими и волостными правлениями, они унаследовали и функции мирового суда, по этому Положению отменявшегося. Закон 1889 г. решал сразу несколько важных задач для самодержавия. Подчиняя крестьянское самоуправление земским начальникам, он укреплял позиции власти на местах и создавал возможности для престижной службы дворянам. Власть земских начальников становилась своеобразной заменой вотчинной власти помещиков, об исчезновении которой после реформы 1861 г. так тосковали реакционеры. Крестьяне, по сути, были поставлены в личную зависимость от земских начальников, получивших право без суда подвергать их штрафам и арестам.