Однако внешнеполитические соображения играли здесь далеко не единственную роль. Рассчитывая на длительное отсутствие сына и невестки в Петербурге (их путешествие под именем графов Северных продолжалось более года – с сентября 1781 по ноябрь 1782), Екатерина стремилась хотя бы на время отдалить их от подрастающих сыновей, своим монопольным влиянием на которых она дорожила превыше всего. Великокняжеская чета почувствовала тут что-то недоброе, тревога и подозрения омрачили отъезд, придав ему окраску чуть ли не ссылки, Павел полагал, по словам Н.К. Шильдера, «что императрица преднамеренно желает удалить его за границу для достижения каких-либо сокровенных целей».
Во время пребывания за рубежом раздосадованный и оскорбленный Павел в разговорах с царственными особами резко осуждал режим Екатерины II и ее политику, допуская даже личные выпады против матери, не скупился он и на обличения ближайших сановников императрицы – своих исконных недоброжелателей, называя поименно Г.А. Потемкина, братьев А.Р. и С.Р. Воронцовых, А.В. Безбородко.
Из конфиденциальных источников Екатерине II стало известно о несдержанности Павла, и нетрудно было догадаться, какая реакция последует с ее стороны. К тому же доверие к великому князю было сильно подорвано еще одним сокровенным обстоятельством, непредвиденно всплывшим на поверхность как раз в бытность его за границей.
Среди приближенных к Павлу числился флигель-адъютант императрицы полковник П.А. Бибиков – сын генерал-аншефа А.И. Бибикова, маршала знаменитой Уложенной комиссии 1767–1768 гг., руководившего подавлением Пугачевского восстания и тогда же, в 1774 г., умершего. Он был теснейшим образом связан с братьями П.И. и Н.И. Паниными. Н.И. Панин еще в юношеские годы Павла ввел А.И. Бибикова в его круг. Сохранились письма великого князя к А.И. Бибикову, исполненные дружеских и теплых чувств, А.И. Бибиков был на стороне наследника и его окружения в их противоборстве с Екатериной II. А.С. Пушкин писал в «Замечаниях о бунте», что «Бибикова подозревали благоприятствующим той партии, которая будто бы желала возвести на престол государя великого князя», и что «он не раз бывал посредником» между императрицей и великим князем. Пушкин же свидетельствовал, что «свобода его мыслей и всегдашняя оппозиция были известны». Бибиков-сын, несомненно унаследовавший политические пристрастия отца, также входил в «партию» наследника, состоя, в частности, в особо близких отношениях с другом детства и единомышленником Павла князем Александром Борисовичем Куракиным. Куракин сопровождал Павла в заграничном путешествии, и в начале апреля 1782 г. П.А. Бибиков отправил ему со специально посланным курьером крайне доверительное письмо, полное скрытых инвектив в адрес екатерининского правления: «Кругом нас совершаются дурные дела», и надо быть абсолютно «бесчувственным, чтобы смотреть хладнокровно, как отечество страдает», отчего «разрывается сердце». Не скрывал автор письма и личной неприязни к Г.А. Потемкину зашифровав его имя общепринятым, видимо, в панинском кругу прозвищем: «Кривой, по превосходству над другими, делает мне каверзы и неприятности». Как ни мрачно «грустное положение всех, сколько нас ни есть, добромыслящих, имеющих еще некоторую энергию», только этими «добро-мыслящими», их желанием и способностью действовать и поддерживается «надежда на будущее и мысль, что все примет свой естественный порядок». В сочетании же с заявленной автором в конце письма готовностью «найти случай», чтобы «доказать их императорским высочествам» свою привязанность и преданность «не словами, а делом», способы осуществления этих «надежд» обретали более чем многозначительный смысл.
Властям удалось задержать курьера в Риге и тайно снять с письма копию, отправленную тотчас же Екатерине. Как только курьер продолжил свой путь, в Петербурге был арестован П.А. Бибиков, и над ним учинено следствие, направляемое самой императрицей, но никаких новых сведений, порочащих его и близких к нему людей, оно не дало. Уже в конце апреля 1782 г. П.А. Бибиков был сослан в Астрахань, а его адресата, А.Б. Куракина, Екатерина распорядилась выслать в родовое саратовское имение.
Еще до окончания следствия она известила Павла за границей об аресте П.А. Бибикова «по причине предерзостных его поступков, кои суть пример необузданности, развращающей все обстоятельства», ибо письмо его к А.Б. Куракину наполнено «столь черными выражениями» и «самой одной злобой против вашей матери», что служило и укором, и выговором, и суровым предостережением Павлу.
Письмо П.А. Бибикова не просто приоткрыло завесу над атмосферой, питавшей оппозиционные настроения сына. Оно позволило Екатерине воочию убедиться в опасности зреющих в его окружении политических устремлений. Ведь под «добромыслящими» императрица без труда могла угадать сторонников великого князя, под «надеждой» – перспективу его возведения на престол, а под «естественным порядком» – устранение пороков ее царствования благодаря преобразованиям, которые провел бы, будучи на троне, Павел. Так или иначе, Екатерина II почувствовала в бибиковском письме симптом возможного переворота в пользу сына. Разумеется, императрица опасалась не автора письма – одного из своих флигель-адъютантов, а тех важных государственных персон, которые стояли за великим князем. Прежде всего это сам лидер «добромыслящих», многоопытный граф Н.И. Панин, в мае 1781 г. отрешенный от руководства Коллегией иностранных дел, но не утративший еще своего государственного престижа и продолжавший пользоваться громадным влиянием на Павла, его брат, виднейший военачальник П.И. Панин, боевой генерал Н.В. Репнин, слывший приверженцем великого князя, наконец явно сочувствовавший ему знаменитый полководец фельдмаршал П.А. Румянцев.
Екатерина, однако, ошибалась – в письме П.А. Бибикова выразились лишь враждебные ей умонастроения, нетерпеливые ожидания сторонников Павла, и не более того. В период заграничного путешествия в его окружении вообще оживились подобные ожидания. Н.В. Репнин, с которым Павел обсуждал предстоящее путешествие, писал ему в 1781 г.: «Сделать счастливой страну, управлять которой Вам придется в будущем, – бесспорно, первая из обязанностей Вашего Императорского высочества, а это путешествие само по себе облегчает Вам возможность приобрести познания средств для достижения этой цели» (курсив мой. – А.Т.).
Никаких, однако, признаков организации дворцового переворота за этим не скрывалось. Да и Н.И. Панин по своим политическим убеждениям и характеру на насильственный заговор против Екатерины II никогда бы не решился. При всем своем недружелюбии к матери не способен был пойти на тайный политический заговор и Павел с его ставкой на законность и твердыми нравственными постулатами. Сама мысль об участии в каких-либо дворцовых раздорах, опирающихся на военную силу, по одной только ассоциации с 1762 г. была для него неприемлемой.
Но и реального содержания письма П.А. Бибикова оказалось достаточным, чтобы вызвать недовольство императрицы Н.И. Паниным и его «партией».
Неудивительно после всего сказанного, что при возвращении Павла ждал более чем холодный прием и на некоторое время он был даже вынужден прекратить отношения с Н.И. Паниным и его окружением.
Это резко контрастировало с тем, как встречали Павла за границей, где он был в центре всеобщего внимания и где ему как наследнику российского престола оказывались в европейских столицах всяческие почести.
Не прошло и года после его возвращения из заграничного путешествия, как Екатерина II предпринимает еще один шаг, призванный отвлечь Павла от его царственных замыслов и как бы уже территориально отдалить его. 6 августа 1783 г. она дарует сыну мызу Гатчина с окрестными деревнями, выкупленную у наследников недавно скончавшегося Григория Орлова. С этого времени начинается новый, продолжавшийся тринадцать лет период жизни великого князя, когда он всецело предается в качестве гатчинского помещика хозяйственным заботам и благотворительной деятельности, перестройке дворца и парковых сооружений, устройству своих художественных коллекций, наконец, формированию на прусский манер собственных войск и военным экзерцициям. В наибольшей мере удаленный теперь от государственных дел, погруженный в мрачные размышления о выпавшей на его долю участи, отчужденный со своим «малым двором» от большого и блестящего двора императрицы, испытывавший нарастающий с годами страх за свою жизнь, Павел окончательно замыкается в своем частном существовании. Но и это не избавило его от деспотической опеки матери.