Памятник этот и поныне стоит в Летнем саду Кронштадта.
Пожалуй, в истории армии и флота России до сих пор нет примера, подобного поступку офицера. Печально и грустно, что знают о нём лишь моряки и жители Кронштадта.
Вскоре русские корабли встретились с английском и французской эскадрами. Они уже несколько недель крейсировали неподалёку от Наваринской бухты, где был сосредоточен турецко-египетский флот.
Турция к этому времени отвергла предложение о мирном урегулировании конфликта, и кровопролитие в Греции продолжалось. Положение греческих повстанцев ухудшалось с каждым днём. Но английским адмирал Кодрингтон, являясь старшим, дал указание не начинать военных действий против турецко-египетского флота; только в случае, если турки начну! первыми, предписывалось открыть ответный огонь.
В бухте Наварина был сосредоточен турецко-египетский флот, численностью около 70 вымпелов. Объединённая англо-франко-русская эскадра имела всего 27 кораблей. Турки и египтяне имели 2300 орудии, не считая береговой крепостной артиллерии, против 1300 орудий союзников.
В 11 часов утра 8 октября 1827 года соединённым эскадры входят в Наваринскую бухту. Пока в бухту втягивались и занимали позиции английские и французские корабли, турецкий флот молчал и бездействовал. Но стоило показаться у входа в бухту русской эскадре, как береговые и крепостные батареи Наварина открыли по ней перекрёстный огонь. Впереди эскадры шёл линейный корабль «Азов» под командой М.П. Лазарева. Окутанные густым пороховым дымом, осыпанные градом вражеских ядер, русские корабли, открыв ответный сокрушительный огонь, вошли в бухту и с изумительным мастерством заняли своё место. Через некоторое время английские и французские корабли, обстрелянные турками, были невольно втянуты в сражение. В ходе боя англичане и французы проявили растерянность и нерешительность, а их действия носили характер пассивного сопротивления. Корабли русской эскадры с самого начала и до конца боя выдержали на себе основную мощь артиллерийского огня противника...
Накануне вечером офицеры распивали чай на артиллерийской палубе, с матросами, среди пушек. Пожелав им спокойной ночи, отправились в кают-компанию. Вместе с Лазаревым распили по рюмке, командир желал видеть всех завтра целыми. Затянули песню. Завязалась немудрёная откровенная беседа, говорили о делах семейных, кое-кто писал завещание.
В десять вечера всё на корабле стихло. Корнилову не спалось, поднялся на верхнюю палубу. Ветер стих. Напротив, на берегу подле крепости и в лагере турок, мелькали огни, перекликались часовые, доносился собачий лай.
«А завтра всё загрохочет, заполыхает, — размышлял Корнилов, — все эти утёсы огласят крики и стоны. Кто-то отдаст Богу душу...»
Побудка прозвучала утром, как обычно, в 6 часов. После завтрака матросы переоделись в чистое бельё и платье, офицеры надели мундиры. Расходились, улыбаясь, глядя в глаза друг другу, пожимая руки. Предстоит ли ещё свидеться? Нахимов задержал руку Корнилова:
— Держись, Владимир Алексеевич. Ты — внизу, я — наверху. Как турок палить станет поверху ли по парусам, по декам нижним ли, — закончил, смеясь, — нам с тобой жребий и выпадет.
Весь экипаж занял места по расписанию. Дул тихий встречный ветер, и вначале все суда скучились у входа в бухту Наварина. Спустя час задул лёгкий ветерок, и все суда начали лавировать, чтобы выбраться выше входа в бухту и быть на ветру для свободного манёвра.
С первым ударом послеполуденной склянки, оглянувшись ещё раз на корабль Кодрингтона «Азию», Гейден произнёс:
— Пора. Приготовиться атаковать неприятеля!
Одновременно взлетело разноцветие сигналов для кораблей русской эскадры и барабанная дробь разнеслась по всем палубам и помещениям «Азова».
В считанные мгновения офицеры и матросы разбежались по местам, задымились фитили в артиллерийских палубах, канониры прильнули к пушкам. Корни лов обвёл взором матросов. Физиономии их от напряжения вспотели и лоснились. В обширной, от борта до борта, на десятки метров в длину артиллерийской палубе задувал через открытые порты лёгкий ветерок. В проёмах виднелись ближе к носу береговые укрепления и батареи, откуда начали стрелять одиночные пушки по «Азову», но ядра падали в воду с недолётом, поднимали всплески.
Беспристрастные строки историографа отобразили начало сражения.
«Азов» едва успел миновать укрепления Наваринские, как открылся везде неприятельский огонь, залив покрылся дымом, и «Азов», осыпаемый отовсюду ядрами и картечью, как градом, но управляемый благоразумием, опытной и твёрдой храбростью, невзирая на увеличивающуюся дымную темноту, ни на губительный перекрёстный огонь неприятеля, шёл прямо в глубину залива, туда, куда призывали его и долг и честь и куда пути ничто преградить не могло и где он на пистолетный выстрел от вражеской линии лёг на якоря со шпрингами совершенно на своём месте.