— Боцман, смерить воду в льяле! Осмотреть форпик и форштевень! — скомандовал Лазарев.
— Лот проносит справа!
— Лот проносит слева! — кричал лотовый с бака.
— Приводитесь к ветру, ложитесь на заданный румб. — Командир внимательно осматривал в подзорную трубу горизонт. Невольно вспомнились острова Суворова, открытые десять лет тому назад в этих же акваториях, ближе к экватору на несколько градусов. Там они располагались на выступающих из воды коралловых рифах, их окружали большие лагуны, часто скрытые под водой...
— Воды в льяле не прибывает, ваше высокоблагородие! — радостно доложил боцман.
Неделю спустя «Крейсер» встал на якорь в огромной лагуне Матавайского рейда, самой удобной гавани Таити. Дружелюбно и приветливо встретили таитяне русских моряков. Молодой правитель острова, сын Помаре, хорошо помнил Лазарева и других офицеров, посетивших Таити три года назад, при плавании к Южному полюсу.
— И заметьте, господа, — делился за чаем в кают-компании Завалишин, — при полном доверии нашем к туземцам и отсутствии предосторожностей нет ни одного случая на кражу, хотя бездна мелких вещей вокруг на палубе. — Он оглядел всех за столом. — Иноземные же мореплаватели о другом толкуют, будто воровством они промышляют...
Помощь радужных островитян сократила стоянку, а когда пришло время расставаться, многие из них не хотели покидать палубы кораблей. За дружескую помощь таитянам преподнесли разные поделки.
Наблюдательный Андрей Лазарев начал вести заметки о плавании ещё в Кронштадте. С оттенком сентиментальности описывает сцену прощания:
«Вместо радости, которую мы привыкли видеть на их лицах, слёзы горести лились из глаз; они ничего не хотели принимать от нас, и я думал, что они мною недовольны, — записал он, — почему приказал щедро увеличить подарки, но увидели противное: плач их происходил не от алчности к сокровищам, а от сожаления, что расстаются с товарищами, но их убедительно просили взять их с собой в Россию».
Четыре дня шли корабли на север до параллели островов Суворова и легли в дрейф. Отсюда «Ладога» направилась к Камчатке...
Залпы взаимных салютов разорвали утреннюю тишину Новоархангельского рейда в Русской Америке. «Крейсеру» отвечали крепость и шлюп «Апполон» на рейде.
На берег свезли всё имущество и оборудование. Начали окуривать судно, избавляясь от крыс. Команда жила на берегу в палатках. Матросы очищали от камней землю на одном из островов под огород, надо было помочь малочисленным жителям Новоархангельска.
После окуривания перевезли на корабль имущество, и команда начала переселяться. И опять на глазах Нахимова разразилась драма. Экипаж взбунтовался, люди отказывались переходить на корабль, пока не уберут Кадьяна. И вновь Лазарев сумел утихомирить матросов.
В тот же день с глазу на глаз он дал ясно понять Кадьяну, что его служба далее на «Крейсере» невозможна. По его настоятельному «совету», Кадьян подал рапорт с просьбой списать его с фрегата по болезни. Сразу стали заметны перемены в настроении экипажа.
«С удалением Кадьяна все вздохнули свободнее, как бы освободясь от какого-то кошмара. Исчезли сплетни, интриги, неприятные сцены; команда работала отлично, вела себя безупречно».
Корабли начали готовиться к переходу и через неделю отправились в Калифорнию за хлебом.
Неприветливо встретил моряков осенний океан. К вечеру разыгрался шторм. Ночью ветер достиг ураганной силы. Паруса трещали и лопались под его напором. Гигантские волны закрывали огни фальшфейера «Ладоги», которые скоро исчезли в кромешной тьме. Целую неделю не утихал шторм.
«Крейсер», сильно накренившись, нёс полные паруса. На вахту заступил Завалишин, а через полчаса к нему — Нахимов.
— Соскучился по доброму ветру, — улыбаясь, проговорил он. Закинув голову, придирчиво осмотрел паруса, снасти. — Барометр нынче упал довольно, быть буре. — Завалишин только что записал метеорологические наблюдения.
Прохаживаясь на шканцах, они делились впечатлениями о стоянке в Новоархангельске.
— Человек за бортом! — донёсся вдруг громкий крик с бака.
В воду сорвался с рея матрос Давыд Егоров.
— Право руль на борт! Справа грота-булинь отдать!
«Крейсер», пробежав два-три кабельтова, теряя ход, приводился к ветру. Штормовые волны сильно раскачивали его.
В ту же минуту Завалишин послал в шлюпку на левый борт первых попавшихся матросов.
— Павел Степанович! — Завалишин понимал, что он не вправе приказывать: на баке для этой цели подвахтенный мичман, а Нахимов здесь случайно. — Отправляйся с ними!