Подойдя сзади, адмирал несильно вытянул его вдоль спины подзорной трубой; матрос вскочил, глядя ошалелыми глазами на Нахимова, а тот, перекрывая шум стрельбы, сказал, едва сдерживая улыбку:
— На это, братец, у тебя будет время, а нынче ступай делай своё дело!
Пушечный огонь турок перебил почти все ванты у грот-мачты, нижние и средние паруса на всех мачтах зияли большими дырами, свисали клочьями.
Но главного турецкие залпы не достигли — люди, как и корпуса кораблей, были целы. К тому же все артиллерийские деки турецких судов заволокло дымом от пальбы собственных пушек, и артиллеристы не знали, куда целить.
В эти минуты русский флагман отдал якорь в 150—200 саженях напротив «Ауни Аллаха», развернулся на шпринге и дал залп всеми орудиями правого борта. 38 пушек и 4 бомбических орудия начали громить батальным огнём корабль Осман-паши.
Следом за флагманом в 200 саженях от противника стали на якоря корабли первой колонны под командой капитанов 2-го ранга Ергомышева и Микрюкова и открыли огонь по турецким судам и береговым батареям. Слева заняли места по диспозиции и начали губительным огнём сокрушать неприятеля «Париж», «Три Святителя» и «Ростислав».
Противник, почувствовав смертельную опасность, ответил ураганной стрельбой.
На юте, переходя от борта к борту, следил за боем Нахимов. Один за другим вступали в сражение русские корабли. Вокруг свистели ядра, разлетались в стороны осколки бомб, раздробленные куски рангоута, горящие куски парусины и щепы. Дым и пламень вперемежку с копотью обволакивали временами ют. Перебитая рея грот-мачты внезапно с треском полетела вниз, прямо на адмирала, но в полуметре над ним вдруг повисла, зацепившись за ванты. Нахимов остановил пробегавшего матроса:
— Ступай-ка, братец, в салон, пускай вестовой нальёт мне стакан воды, а ты принесёшь. — Он придержал рукой бросившегося исполнять поручение матроса. — Да пусть стакан даст дарёный, лазаревский.
Едва успел матрос отбежать, а Нахимов отойти к борту, как на том месте, где они стояли, упала раскалённая бомба. Закрутившись, шипя, разбрасывая снопы искр, она зажгла всё вокруг и через несколько мгновений с треском разорвалась.
Нахимов оторвал от левого рукава вырванный осколком бомбы кусок лоскута с ватой, вытер платком вспотевшее лицо, на котором краснела ссадина, и направил подзорную трубу на корабли Новосильского.
— Вашдитство! — вдруг возник из-за завесы пороховой копоти матрос с салинга. — Велено доложить, пароход туретчины снялся с якоря и отходит!
Нахимов кивнул и двинулся на бак. Так и есть, даже без подзорной трубы видно, как «Таиф», выпустив из трубы шапку дыма, медленно разворачивается на месте и направляется к выходу из бухты. «Удирает, подлец», — подумал Нахимов. Но он спокоен. У входа в бухту им поставлены фрегаты «Кагул» и «Кулевич». Однако парусникам придётся нелегко. «Таиф» — новейший военный пароход.
Вскоре от огня флагмана загорелся фрегат «Фазли Аллах», он бросился к берегу и сел на мель.
В это время громовое «Ура!» долетело до кормы флагмана с «Великого князя Константина» и «Чесмы». Они взорвали бомбами пушечный фрегат «Навек Бахри». Его горящие обломки упали на четвёртую батарею, турецкую часть Синопа, и там занялись первые пожары. Второму противнику «Константина» — фрегату «Несима Зефир» меткие канониры перебили якорь-цепь, его понесло вдоль берега, и он так же приткнулся на мель.
Завершился лишь первый час сражения, а Синопская бухта походила уже на гигантский кипящий котёл.
Ближе к краю, в сизой туманной мгле пожарищ, бешено отстреливались турецкие суда, а сама кромка бухты ежесекундно озарялась зловещими вспышками береговых батарей.
«Чесма» после взрыва «Навек Бахри» развернулась на шпринге и убийственным шквалом огня уничтожила и срыла до основания третью и четвёртую турецкие батареи.
Батареи противника били всё время прицельно калёными ядрами. Раскалённые до красна ядра зажигали палубу, разрываясь на батарейных деках, грозили взорвать крюйт-камеру.
Калёное ядро попало в одно из орудий на средней батарейной палубе «Ростислава» и разорвало его. Осколками ранило десятки матросов, пробило палубу. Загорелся и взорвался кокор с картузами. Взрывом приподняло сукно, закрывающее вход в подбатарейную камеру. Там, рядом с крюйт-камерой, взорвались приготовленные для стрельбы ещё 20 кокоров, а до открытой крюйт-камеры рукой подать.
— Братцы, за мной! — крикнул батарейный командир мичман Николай Колокольцев и спрыгнул вниз.
В тот же миг он хлопнул дверью крюйт-камеры и, навалившись на неё телом, запер на задвижку. Следом за ним спрыгнули матросы, среди них и раненые, и принялись тушить пожар.