Подобного ещё не бывало, к этому не привыкли ни сам магистр Склир, ни патриций Пётр, ни другие византийские военачальники – воевать, подчиняясь чужой воле.
Последним сигналом тревоги явилось взятие русами и болгарами Адрианополя, города, откуда византийцы сами привыкли начинать походы, чтобы потом перенести войну на чужие земли. К Варде Склиру, стоявшему под стенами крепости Аркадиополь, прискакал Иоанн Алакас, начальник передового отряда, и сообщил, что противник совсем близко. Двенадцатитысячное отборное войско магистра поспешно укрылось за крепостными стенами, а воинство Святослава расположилось станом на обширной поляне, примыкавшей к крепости. С двух сторон поляну окаймляли густые заросли. Лучшего места для сражения трудно пожелать. Варда Склир считал, что на флангах войска Святослава, в зарослях, можно незаметно поставить две сильные заставы. Затем остальными силами ударить в «чело», перебить их сколько удастся, притворным отступлением заманить между засадами и разгромить. Всё казалось византийскому полководцу ясным и предопределённым. Вот оно, поле будущей победы!
Варда Склир помедлил несколько дней, чтобы неприятель от бездействия потерял бдительность. Наконец, глухой ночью два полка тяжёлой конницы вышли из ворот Аркадиополя и тихо втянулись в заросли. В стане русов не было слышно тревоги, и Варда решил, что манёвр удался. Многоопытный магистр не догадывался, что это вполне устраивало князя Святослава. Главная цель войны – не захват обширных областей и взятие крепостей, а разгром неприятельского войска. Надо было выманить хитрого грека из крепости, заставить увязнуть в сражении, иначе он опять отступит и придётся русам делать самое кровопролитное и бесполезное дело на войне – грудью пробивать каменные стены, обороняемые многочисленным гарнизоном.
Начало боя обнадёжило Варду Склира. Как и предполагалось, русская и болгарская конница выдержала лобовой удар, сама перешла в наступление. Вовремя Ударили и засадные отряды. Но русский строй подпирала сзади глубокая фаланга русской и болгарской пехоты, а лёгкая печенежская и венгерская конница собралась на флангах для новой атаки. Катафракты погибали в бесполезных атаках, русы и болгары стояли, прикрываясь большими щитами, и в их рядах не видно было брешей Варда Склир запоздало догадался, что именно к такому исходу стремился князь: истребить в упорном и кровопролитном сражении отборное византийское войско, чтобы потом идти прямо на Константинополь. Нужно было спасать уцелевших воинов. Искусными манёврами Варда Склир вывел войско из-под ударов конницы Святослава, ещё раз доказав своё полководческое дарование. Об этом отступлении, почти безнадёжном, будут потом с восхищением писать знатоки военного дела. Но трагедия всё-таки произошла. В Аркадиополь вернулась с поля битвы лишь малая часть воинов. Дорогу на столицу больше некому было защищать…
Константинополь переживал тревожные дни. С запада приближались страшные своей многочисленностью и отчаянной храбростью полчища князя Святослава. В его полках рядом сражались русы и болгары, печенежские и венгерские всадники охраняли станы. Произошло самое страшное из всего, что могло произойти: объединение «варваров» против империи! Тем более, что эти «варвары» стали беспредельно дерзкими. Они перешли в Македонию, разгромили магистра Иоанна Куркуаса, предводителя войск македонской фемы, и разорили всю страну!
И снова, как часто бывало во времена военных неудач Византийской империи, полководцы уступили место дипломатам. К князю Святославу отправилось византийское посольство с просьбой о мире. Вопреки ожиданиям, переговоры с князем оказались непродолжительными и нетрудными. Видимо, князь русов не покушался на Константинополь и не думал о завоевании империи. Он удовлетворился возмещением военных расходов, дарами воинам и воеводам и обязательством императора не вмешиваться в болгарские дела. Последнее было неприемлемо для императора Цимисхия, но он вынужден был уступить: воевать дальше империя не могла.
Осенью 970 года русы, болгары, печенеги и венгры покинули Фракию и Македонию. Империя обрела мир, чтобы готовиться к новой войне. Это «варвары» верят договорам и клятвам. Верность обязательствам императора определяется только целесообразностью…
Вероломство и изощрённая ложь уже давно были возведены Византийской империей в ранг государственной политики. Обман противника почитался за доблесть, которой гордились и которую ставили в пример потомкам. Широкие военные приготовления императора были встречены с одобрением.
Спешно снаряжался огненосный флот, которого русы, по рассказам опытных людей, боялись больше всего. В Адрианополе, покинутом русами после заключения мира, развернулись арсеналы и склады продовольствия. В столицу стягивались полки из Малой Азии и Палестины. На равнине у константинопольских стен с утра до вечера звенело оружие, раздавались повелительные команды, стройными рядами проносились катафракты, лучники метали стрелы в красные шиты – обучалось новое войско. Воинство учили мгновенно перестраиваться и поворачивать ряды, пропускать сквозь строй конницу и снова смыкаться непреодолимой фалангой. Многим хитростям войны успел обучить своих воинов император Цимисхий до наступления весны.
На исходе марта 971 года в заливе Босфор император произвёл смотр огненосного флота. Более трёхсот больших кораблей легко и слаженно передвигались в водах залива, изображая морское сражение. Император остался доволен. Флоту предназначалась большая роль в будущей войне – он должен закрыть устье Дуная, чтобы отрезать русам путь к отступлению.
Вскоре сам император с двумя тысячами «бессмертных» выступил в поход. В Адрианополе его ожидало полностью снаряженное войско: пятнадцать тысяч пехотинцев в доспехах и тринадцать тысяч катафрактов. К городу стягивались и остальные войска, осадные орудия и обозы. Всё благоприятствовало успеху похода. Лазутчики, вернувшиеся с Гимейских гор, доносили, что князь русов, поверивший мирному договору, не закрыл перевалы своими засадами. Купцы, приезжавшие из Болгарии, сообщали, что Святослав не ждёт войны, его воины стоят гарнизонами по разным городам, их можно истребить поодиночке.
И император Иоанн Цимисхий приказал выступать.
Стремительный бросок византийского войска через Гимейские горы подтвердил громкую славу полководца Иоанна Цимисхия. 12 апреля 971 года императорские Полки неожиданно появились под стенами болгарской столицы города Преслава, который оборонял небольшой русский гарнизон воеводы Сфенкела и болгарские дружинники. Силы были неравными, но воевода Сфенкел вывел своих воинов в поле и дал императорским полкам упорное и кровопролитное сражение. Только бешеные удар «бессмертных» на левый фланг заставили воеводу отступить. Русы отошли в город и успели закрыть за собой ворота. Началась осада Преслава.
Камнемётные машины паракимомена Василия обрушили на город каменные глыбы, горшки с «греческим огнём» Защитники крепости несли большие потери, но держались отбивая штурмы. Только через два дня византийцы ворвались в пылающий город. Жестокий бой разгорелся на центральной площади. Византийский историк так описал последние минуты защитников древней болгарской столицы: «Русы вышли из дворца и приготовились к сражению. Император послал против них Варду Склира с отборными воинами, которые окружили русов. Русы дрались храбро и ни один из них не просил пощады и не подавался назад. Однако греки одержали победу и всех перекололи. В этой битве весьма много погибло и болгар, которые находились в рядах русов и сражались с греками, как с виновниками нашествия на их страну…»
17 апреля Иоанн Цимисхий двинулся быстрыми маршами из Преслава к Доростолу, где, по сведениям лазутчиков, стоял князь Святослав. Города между Гимейскими горами и Дунаем, покинутые русскими гарнизонами, сдавались без боя, ничто не задерживало императора. 23 апреля византийские конные разъезды приблизились к Доростолу. Первая схватка закончилась трагически для византийцев. На малоазиатских всадников Феодора Мисфианина напали из засады русы и уничтожили всех. Но не нарушая боевого строя, готовое к любым неожиданностям, византийское войско медленно подошло к Доростолу. Перед городом расстилалась обширная равнина, пересечённая ручьями и руслами речек, а дальше, позади Доростола, катил свои коричневые волны весенний полноводный Дунай. Издали стены крепости казались невысокими и совсем не грозными, но император знал, что толщина их достигает двенадцати локтей, а до зубчатого гребня способны дотянуться лишь самые длинные штурмовые лестницы. Двое ворот выходили в поле, а над ними торчали массивные каменные башни.