В других крестьянских челобитных можно встретить такие строки: «Нас, бедных сирот твоих государевых, секли насмерть и мучили всякими муками из-за денег», «Воевали и били и секли и животы наши — лошади и коровы и всякую дробную скотину и платья побрали и дворы и гумна и клети с хлебом пожгли, и в хоромах всякую посуду пожгли, из денег мучили», «Утопили в реку в Касплю жонку да девку, да поймали крестьянина Свиридка Тимофеева и вымучили пятнадцать рублей денег...»
Намеренно жестокое разорение северных волостей Смоленской земли преследовало вполне определённые политические цели, о которых доносили в Смоленск служилые люди с пограничных застав: «Да пан же Олександро (Александр Гонсевский) присылал крестьян Велижского повета в Щучейскую волость к крестьянам с грозами, а приказывает щучейским крестьянам: «Живите за мною, не бойтесь, от нас войны вам не будет, а которые крестьяне Щучейской волости не имут за нами жити, и нам де их хлеб жати и их воевати и нигде им от моих литовских людей не избыти». Зачастую польские солдаты просто силой заставляли местных крестьян «целовать крест», то есть присягать польскому королю.
Позднее гетман Жолкевский в своих «Записках о Московской войне» выболтал подлинные цели пограничных разбоев Александра Гонсевского: оказывается, таким образом велижский староста пытался заставить население Смоленской земли перейти к Литве.
Смоленские крестьяне молили о помощи: «Да пожалуйте, государи, нам на помочь бояр и стрельцов, сколько вы, государи, пожалуете!»
Большой смоленский воевода Михаил Шеин находился в весьма затруднительном положении. Открыто посылать стрелецкие сотни и отряды конных «детей боярских» против насильников он не мог, опасаясь нарушить столь важное для России перемирие с польским королём. Дипломатические демарши воеводы успеха не имели: литовские «старосты» ссылались на своеволие панов. Михаил Шеин делал, пожалуй, единственно возможное в такой обстановке. Он поощрял создание военных отрядов из «охочих людей», посылая им предводителей из опытных в военном деле служилых людей, помогая оружием. Одному из своих начальников пограничной заставы воевода Шеин писал: «Да на порецких на охочих людей послано пуд зелья да пуд свинца. И тебе бы зелья давати по вестям порецким людям, как почаешь приходу литовских людей».
Вскоре добровольные отряды «охочих людей» уже могли давать настоящие сражения вторгавшимся в Смоленскую землю захватчикам.
Ещё одна опасность угрожала Смоленску со стороны тушинцев, отряды которых заняли Дорогобуж, Белый, Вязьму. Они тоже нападали на смоленские волости. Царь Василий Шуйский, осаждённый «тушинским вором» в Москве, сам просил у Михаила Шеина помощи. В Смоленск приехали царские воеводы Семён Одадуров и Яков Барятинский с целью сформировать рать для похода к Москве. Михаил Шеин пытался оказать им содействие, но неудачно: смоляне отказались покинуть свою землю. В грамоте царю в октябре 1608 года воевода Шеин объяснял это так: «И дворяне, и дети боярские, и смоленские стрельцы нам, холопам твоим (имеется в виду сам Шеин и второй воевода Пётр Горчаков), отказали, что им на государеву службу к тебе, к государю, к Москве с твоими государевы воеводы, со князем Яковом Барятинским да с Семёном Одадуровым, не очистя Смоленского уезда от воров и дорогобужан, к Москве идти не мочно».
Что ж, смоленских служилых людей можно понять...
Михаил Шеин приказал смоленской рати идти на Дорогобуж, надеясь, что изгнание тушинцев из этого города, находившегося в непосредственной близости от Смоленска, создаст условия для дальнейшего похода к Москве. Первая половина его плана удалась. Отборная рать, состоявшая примерно из тысячи конных «детей боярских» и четырёх сотен смоленских стрельцов, во главе с воеводами Барятинским и Одадуровым 11 ноября 1608 года взяла Дорогобуж, разбила находившихся там поляков и тушинцев, захватив сто двадцать пленных. Но дальше смоленские дворяне идти не пожелали и разъехались по своим поместьям, возглавлявшие же их царские воеводы с немногими людьми вернулись в Смоленск.
Дело в том, что тушинское правительство принимало всяческие меры, чтобы привлечь Смоленск на свою сторону. Свои услуги самозванцу предложил смоленский дворянин Иван Зубов. По его собственным словам, он «был у вора три дня и вору крест целовал и у вора напросился в Смоленск — смолян к крестному целованию приводити. И то деи вору он, Иван, говорил, что его, Ивана Зубова, смолняне послушают, ко кресту всех приведёт. И вор деи его, Ивана, отпустил от себя в четвёртый день и думным дворянином его написал». С Иваном Зубовым поехала из Тушина целая делегация, в состав которой входили смоленские дворяне, стрелец, пушкарь, некий «посадский человек»— всего шестнадцать тушинцев.
В Дорогобуже, куда тушинская делегация приехала, когда город был уже взят, представители самозванца очень способствовали разложению смоленской рати. Воевода Шеин так и писал в Москву: «От той, государь, Ивановой смуты в Дорогобуже дворяне и дети боярские и стрельцы и всякие ратные люди издрогали, из Дорогобужа разъехались, воевод князя Якова и Семёна покинули, и воеводы князь Яков и Семён из Дорогобужа пришли в Смоленск».
Иван Зубов надеялся на полный успех своей миссии и в самом Смоленске: «Сказывал, что его, Ивана, дворяня и дети боярские послушают». Возможно, эти надежды и не были безосновательными, так как часть смоленских дворян склонялась к признанию самозванца, но решающую роль сыграла твёрдость и верность воинскому долгу Михаила Борисовича Шеина. Тушинское посольство было просто арестовано. Смоленские воеводы Шеин и Горчаков доносили в Москву: «А Ивана, государь, Зубова за воровство и за смуту мы, холопи твои, велели посадить в тюрьму до твоего государева указу». В этой решительной акции Шеин постарался заручиться одобрением церкви и смоленского посада: «И мы, холопи твои, Ивана Зубова перед твоим богомольцом перед архиепископом Сергием и перед посадскими людьми расспрашивали».
Смоленск остался верным Москве, что сыграло значительную роль в общей освободительной войне против интервентов. Опора воеводы Шеина на смоленский посад и то доверие, которым он пользовался у посадских людей, очень помогли в тяжёлые месяцы Смоленской обороны. Город защищало от интервентов всё население, независимо от сословия...
Михаилу Борисовичу Шеину всё-таки удалось направить сильную рать на помощь Москве, причём в такой момент, когда это было особенно важно, — в мае 1609 года. В это время большой воевода Михаил Скопин-Шуйский начал своё знаменитое наступление с севера на столицу. В разрядной книге записано: «А из Смоленска послал боярин и воевода Михаил Борисович Шеин ко князю Михаилу же Васильевичу (Скопину-Шуйскому) в сход воеводу князя Якова Петровича Барятинского да Семёна Одадурова, а с ними смолян, и брянчан, и серпьян. И они идучи очистили Дорогобуж, и Вязьму, и Белую, и литовских людей побили, и сошлись с князем Михаилом Васильевичем под Торжком». Помощь из Смоленска подоспела как нельзя кстати — воеводе Скопину-Шуйскому предстояли решающие сражения. Но для самого Смоленска это оказалось большой потерей.
Главной ударной силой гарнизона смоленской крепости всегда считались местные дворяне и «дети боярские» (общее число их достигало тысячи ста человек) и дворяне из близлежащих небольших городов (Дорогобужа, Вязьмы, Рославля, Брянска, Серпейска, Почепа), которых насчитывалось четыреста—пятьсот человек. Основу же гарнизона составляли четыре «приказа» (полка) стрельцов общей численностью около тысячи семисот человек и двести пушкарей. В результате, на каждую башню и примыкавшее к ней «прясло» стены приходилось при защите города от неприятеля не менее ста хорошо вооружённых и обученных воинов. Теперь же большая часть дворян и «детей боярских» и три стрелецких «приказа» ушли из Смоленска, гарнизон сразу уменьшился более чем на две тысячи опытных воинов. Но воевода Михаил Шеин пошёл на такой риск. Он считал (и не без оснований!), что решающие события освободительной войны происходили тогда на севере, под Торжком и Тверью.