Армия была сформирована воеводой за считанные недели, что явилось полной неожиданностью для короля Сигизмунда III. Гетман Жолкевский писал в своих записках, что поляки «надеялись, что военные люди вышли из Смоленска и что Смоленск намерен был сдаться». О том же говорил сам король на заседании сейма. По свидетельству Маскевича, он «предлагал воевать с Москвою, говоря: стоит только обнажить саблю, чтобы кончить войну!». Не рассеяли королевского заблуждения и показания первых пленных. Один из них утверждал, что «в Смоленске годных к бою только 200 бояр и 300 стрельцов». Другой пленный сообщил, что в Смоленске «мало имеют людей, годных к бою, имеют лишь 500 стрельцов; пушек имеют довольно, но некому стрелять». Правда, пленные сообщали, что кроме служилых людей «этот боярин (М. Б. Шеин) начальствует над посадскими людьми и над чернью», но эту силу, составлявшую восемьдесят процентов смоленского гарнизона, высокомерные шляхтичи вообще не приняли во внимание: чернь, по их представлениям, должна была разбежаться при первых же выстрелах!
Тем горше оказалось разочарование короля.
Начало похода на Смоленск подробно освещается в записках Маскевича, лично принимавшего в нём участие в чине поручика. Вот отрывок из записок:
«Января 14 (1609 год) был сейм в Варшаве. На этом сейме король, по совету некоторых сенаторов, предлагал воевать с Москвою, говоря: стоит только обнажить саблю, чтобы кончить войну. Сейм не изъявил согласия. Король же, не покидая своих замыслов, набрал войско квартное и, умножив число своих ротмистров, велел ему итти к Москве.
Войско выступило в поход с королём около Троицына дня. Я был в хоругви князя Порыцкого.
Сентября 29 в Михайлов день (19 сентября) пришёл под Смоленск с войском блистательным и красивым; оно состояло из отрядов, бывших на жалованье, из дружин дворовых и панских (коих было немало) и из волонтёров, всего считалось 12 000, кроме пехоты, татар литовских и казаков запорожских.
Полевой гетман коронный Станислав Жолкевский за день до прихода войска прибыл к Смоленску и, внимательно осмотрев место для лагеря, заложил его над Днепром при долине, между тремя каменными монастырями — Троицы, Спаса и пресвятой Богородицы, которые русскими были уже оставлены; в одном монастыре, пресвятой Богородицы, остановился гетман коронный Жолкевский, в другом, Троицы, литовский маршал Дорогостайский, в третьем, Спаса, канцлер литовский Сапега. Последний недолго в нём гостил: вытесненный стрельбой русских, он велел построить для себя дом в долине над Днепром и там едва нашёл покой.
Пехота немецкая, прибывшая из Пруссии в числе 2 000 человек, под начальством Людвига Байера, старосты Пуцкого, расположилась лагерем против крепости; впоследствии она большею частию погибла (с нею вместе стояла и польская пехота, которой, впрочем, было немного).
В третий день по прибытии к Смоленску король с гетманом и сенаторами обозревал местоположение крепости; между тем охотникам велено было тревожить крепость, чтобы скрыть от московитян, в чём состояло дело.
Осаждённые, видя, что наши уже копают шанцы и располагаются надолго, сами зажгли посады и все убрались в крепость».
Прервём на время повествование поручика Маскевича, чтобы рассмотреть вопрос, представляющий большой интерес для истории Смоленской обороны — об общей численности армии, приведённой королём Сигизмундом III под стены города.
Список воинских частей и отрядов, приложенный к «Дневнику похода польского короля на Московское государство», в общем подтверждает данные Маскевича о численности королевского войска в сентябре 1609 года: в нём было двенадцать тысяч пятьсот человек, в том числе семь тысяч конницы и четыре тысячи семьсот пехоты. Кавалерия насчитывала тысячу шестьсот пятьдесят девяти казаков, три тысячи пятигорцев, конных рейтар, литовских татар и волонтёров, две тысячи пятьдесят польских гусар (тяжёлая конница), тысячу пятьдесят всадников в «квартных ротах»; пехота — три тысячи пятьсот польских и литовских солдат, тысячу сто тридцать немецких наёмников. Но в это перечисление не входили запорожские казаки, которых было примерно десять тысяч. Таким образом, общая численность королевской армии превышала двадцать две тысячи человек, что обеспечивало четырёхкратный перевес над осаждёнными. Такое соотношение сил, по канонам тогдашнего военного искусства, вполне обеспечивало успешнее подавление сопротивления крепости.
Но здесь следует обратить внимание на одно немаловажное обстоятельство: пехота, которая являлась главной ударной силой при взятии крепостей, составляла не более сорока процентов польской армии, мало было и артиллерии — всего тридцать пушек, из которых только четыре тяжёлых осадных орудия. Король рассчитывал взять (Смоленск без штурма, одной демонстрацией своего многочисленного, «блистательного и красивого» войска. Это была авантюра, за которую Сигизмунд III жестоко поплатился. Его армия надолго застряла под стенами Смоленска, проиграв войну стратегически.
Это фактически признавал и гетман Жолкевский в своих записках: «Сперва мы посылали письма, желая их склонить к сдаче замка; но это было напрасно, по: тому что Михаил Борисович Шеин, тамошний воевода, не хотел входить с нами в переговоры и совещания. Это была правда, что не мало бояр и стрельцов вышло с князем Яковом Барятинским к войску Скопина, И что Барятинский, оставив в Белой несколько сот смоленских стрельцов. С боярами присоединился к войску Скопина под Торжком. Но, несмотря на это, в Смоленске осталось также не малое число стрельцов и бояр. Полагаясь На сию толщину стен, приготовления и военные снаряды, которые были не малы: на триста почти пушек, кроме других орудий; достаточное количество пороха, ядер и множество съестных припасов, осаждённые не хотели входить ни в какие переговоры».
Когда стало ясно, что добровольно Смоленск не сдастся, король приказал гетману Жолкевскому собрать военный совет, на котором «спрашивал мнения всякого, кто только мог понимать что-нибудь, каким образом брать крепости». Увы, никакого реального пути советники не нашли, гетман же предложил королю блокировать Смоленск небольшими силами, а самому двигаться с армией на Москву. Но Сигизмунд III побоялся оставить у себя в тылу сильную крепость; кроме того, речь шла личном престиже короля. Он приказал начинать осадные работы...
Но вернёмся к дневнику поручика Самуила Маскевича, очевидца и непосредственного участника осады города:
«Осаждали Смоленск таким образом: на западной стороне, с проезда от Польши, расположен над Днепром между тремя монастырями довольно обширный и укреплённый лагерь, в котором находился сам король с гетманов; на Днепре ниже монастыря Троицы навели мост, перед лагерем на горе, против крепости, поставили в шанцах между турами три лёгких орудия, которые немало вредили крепости, стреляя через стену; при них было 300 человек полевой пехоты под начальством ротмистров Дорбского и Борпяла. Ещё ближе к крепости в долине, также между турами в шанцах, стояли орудия осадные, из них били до стенам, но сначала без успеха, пока не привезли из Риги пушек большого калибра. От этих орудий немецкая пехота провела к крепости траншеи и посредством их так приблизилась к стене, что оставалось до неё не более 15 сажен. Отсюда она много вредила осаждённым, которые не смели даже показываться из-за стен, и неоднократно подкапывалась под крепость. Всею немецкою пехотою в шанцах начальствовал пан Байер, сверх того там было 500 королевских венгров с Граевским и 200 Мазуров.
С другой стороны, к северу от крепости, за Днепром, на горе стоял лагерь панов Потоцких, в котором было более 2 000 всадников; бдительная стража охранял? этот лагерь. Пред ним, против крепости, за Днепром, на пепелище городского посада, устроены были шанцы литовского маршалка Дорогостайского. У него было 700 человек пехоты и 6 орудий, из них стреляли в крепости через стену; ибо гора, на которой стоит замок, склоняется к Днепру так, что из-за реки можно было пересчитать в крепости все дома. Однажды, среди белого дня, шесть московитян, переправясь чрез Днепр в лодке, пешие осмелились ворваться в шанцы Дорогостайского и, схватив знамя, возвратились в крепость невредимыми.