Но фактически все мечты московских бояр о ручном короле Владиславе были химерой. Сигизмунду Владислав нужен был как дымовая завеса, чтобы самому овладеть московским престолом. Условия бояр были хороши, логичны и справедливы, но за ними не было «больших батальонов», как говорил Бонапарт. Со стороны Сигизмунда были большая ложь и вероломство, но и «батальоны» у него были. Точнее, он считал, что они есть. Переговоры под Смоленском, естественно, зашли в тупик. Король не соглашался на переход сына в православие и вообще не хотел отпускать его в Москву.
Ситуация сложилась крайне сложная и запутанная. Польские магнаты отказались помочь Сигизмунду войсками и деньгами в походе на Москву. Чтобы заплатить наёмникам, стоявшим под Москвой, король был вынужден в феврале 1610 года продать или заложить свои драгоценности. Смоленск же продолжал успешно защищаться.
Тушинский вор отошёл от Москвы и закрепился в Калуге. Его признало ещё несколько русских городов.
По всей России бродили остатки тушинской армии, опустошавшие страну. Наиболее крупными отрядами казаков и поляков предводительствовали пан Александр Лисовский и стольник Андрей Просовецкий, которые вообще никому не подчинялись.
Между тем шведы, убежавшие из-под Клушина, и новые отряды, прибывшие из Выборга, попытались захватить северные русские крепости Ладогу[90] и Орешек, но были отбиты их гарнизонами. Шведы контролировали только город Корелу. Кроме того, им удалось захватить участки побережья на Баренцевом и Белом морях, включая Колу. В марте 1611 года войска Делагарди подошли к Новгороду и стали в семи верстах у Хутынского монастыря.
В сложившейся ситуации московская знать опасалась, и, надо сказать, не без оснований, бунта горожан в пользу Тушинского вора, как это произошло в других городах. Чтобы сохранить свою власть и богатство, бояре стали предлагать Жолкевскому ввести войска в Москву. Как писал Р. Г. Скрынников, «инициативу приглашения наёмных сил в Кремль взяли на себя Мстиславский и Иван Никитич Романов». А гетман... отказал им. Опытный полководец резонно заметил боярам: «Москва — город большой, людный, почти все жители Московского государства сходятся в Кремль по делам судным, здесь все разряды. Я должен стать в самом Кремле, вы другие — в Китай-городе, остальные — в Белом. Но в Кремле собирается всегда множество народа, бывает там иногда по пятнадцати и по двадцати тысяч, им ничего не будет стоить, выбравши удобное время, истребить меня там. Пехоты у меня нет, вы люди до пешего бою неспособные, а у них в руках ворота». Жолкевский привёл в пример Лжедмитрия I, убитого народом, и погибших вместе с ним поляков и заключил: «Мне кажется гораздо лучше разместить войско по слободам около столицы, которая будет, таким образом, как будто в осаде». Москва издавна была опоясана монастырями, которые представляли собой как бы маленькие крепости. Жолкевский хотел занять несколько монастырей, включая Новодевичий, который имел важное стратегическое значение.
План Жолкевского был безупречен в военном отношении, но гетман не учёл менталитета ни русских, ни поляков. Для русских появление поляков в женском Новодевичьем монастыре было кощунством, а полякам страшно хотелось пограбить Москву. Так, полк Заборовского, состоявший из тушинских поляков, был готов взбунтоваться, если его не пустят в Москву. Рыцарство Заборовского считало, что если Москва будет в их руках, то и царская казна будет у них же. Депутат Заборовского полка пан Мархоцкий потребовал у гетмана ввода войск в Москву. Гетман в бешенстве отвечал Мархоцкому: «Я не вижу того, что ваша милость видите: так будьте гетманом, сдаю вам начальство!» На что Мархоцкий сказал: «Я начальства не хочу, но утверждаю одно, что если вы войска в столице не поставите, то не пройдёт трёх недель, как Москва изменит. А от полка своего я объявляю, что мы других ещё три года под Москвою стоять не намерены».
Встретив противодействие московских бояр и собственных солдат, Жолкевскому пришлось отказаться от своего плана и согласиться на ввод войск в Москву.
Мстиславскому, Романову и их сообщникам не сразу удалось осуществить своё намерение. Когда по их приглашению в Кремль прибыл полковник Гонсевский и русские приставы повели его осматривать места расквартирования рот, москвичи заподозрили неладное и ударили в набат. Вооружившись чем попало, народ бросился в Кремль. Гонсевскому пришлось срочно ретироваться.
Слухи о вводе полков дошли и до патриарха. Гермоген решил созвать собор по этому поводу. У патриарха собралось множество дворян, купцов, стрельцов и посадских людей. Патриарх дважды посылал за боярами, но они не явились, ссылаясь на занятость государственными делами. Тогда Гермоген велел передать боярам, что если они не хотят прийти к нему, то он сам пойдёт к ним, и не один, а со всем московским народом. Бояре испугались, пошли к патриарху и два часа уговаривали его. Гермоген объяснял боярам, что гетман нарушает условия договора, не отправляет войска в Калугу против «вора», свои полки хочет ввести в Москву, а русское войско выслать против шведов. Бояре же утверждали, что ввод польского войска в Москву необходим, иначе чернь предаст её «вору». Иван Никитич Романов сказал патриарху, что если Жолкевский отойдёт от Москвы, то всем боярам, спасая свои жизни, придётся идти за ним, и тогда Москва достанется «вору», а Гермоген будет в ответе за это. Однако патриарх продолжал стоять на своём. Наконец, Мстиславский грубо закричал на Гермогена: «Нечего попам мешаться в государственные дела!»