После разгрома монгольского отряда у Несы Джелаль-эд-Дин с тремястами джигитов пробрался через горные хребты северного Ирана в Афганистан и стал искать там вождей тюркских племен — харлуков, узбеков, халаджей, туркмен, афганцев, гурцев и других.
Всем он говорил, что пора позабыть прежние распри и ссоры, помня только главную задачу — борьбу против ворвавшихся в земли Хорезма злодеев — и то, что все мы сыны великого племени, что у всех в жилах течет одна огненная кровь потомков тех богатырей, которые пришли с диких степей востока в плодоносные равнины Мавераннагра[791] и завоевали весь край, создав из него единое могучее государство Великого Хорезма: «Мы создали Великий Хорезм и должны сберечь его могучим и свободным…»
Джелаль-эд-Дин всегда призывал и ханов, и эмиров, и рядовых джигитов с такой страстью, такой убежденностью в правдивости своих слов, что все невольно задумывались и проникались горячей верой в то, что вместе с Джелаль-эд-Дином, под его начальством, можно будет одержать блестящие победы.
Из всех друзей Джелаль-эд-Дина, его верных спутников, особенно был полон такой же верой в его непобедимость, в его славное будущее старый, изрубленный в боях сердар Тимур-Мелик. Но ведь Джелаль-эд-Дин являлся учеником Тимур-Мелика, и в словах Джелаль-эд-Дина слышались отзвуки тех речей, тех поучений, которые сердар Тимур-Мелик с детства внушал своему пламенному, смелому питомцу.
Буйный и шумный лагерь раскинулся между скалистыми седыми горами северного Афганистана. На зеленых склонах паслись сотни коней, костры дымились и уходили далеко в глубину ущелья.
На одном бугре возвышался шатер, сшитый из полосатой ткани, с блестящей медной маковкой в виде летящего сокола. Группы всадников проезжали в разных направлениях. Некоторые с криками неслись во весь дух, подбрасывая высоко легкие копья, и ловко хватали их на скаку.
Старик крестьянин, изможденный и тощий, ехал по главной тропе и обращался с вопросами ко всем встречным. Ему отвечали насмешками:
— Куда ж ты отправился на своей старой кобыле? На ней можно только молотить джугару, а не воевать.
— Скажи это своей бабушке, а моя кобыла скачет более резво, чем все кони, на которых вы здесь хотите разбить злобных кяфиров.
Пожилой воин с длинной бородой, засунутой за ворот кольчуги, придержал нарядного жеребца и спросил:
— Ты мне скажи толком, почтенный дядюшка, кого ты ищешь, чего тебе надо?
— Я слышал, что здесь собирается войско для борьбы с врагами, которые хотят поработить Хорезм, и что начальствовать над нашими смелыми джигитами будет бешеный коршун султан Джелаль-эд-Дин Неукротимый. Верно ли это? Я хочу драться в его отряде и сумею рубить моим топором врагов родины не хуже, чем все молодые воины. Меня зовут Шериф-Бобо…
— Твое желание весьма похвально, почтенный дядюшка Шериф-Бобо, и я тебе помогу. Ты можешь проехать в глубину этого ущелья. Спроси там шатер сипехсалара Эр-Бука-Пехлевана. Скажи ему, что тебя прислал Тимур-Мелик… Если ты захочешь быть конюхом моих лошадей, то я буду тебя кормить. Там же ты и меня разыщешь.
— Спасибо тебе, великий сердар Тимур-Мелик. Я давно слышал твое славное имя и буду счастлив стать твоим воином.
В главном шатре происходило совещание вождей и эмиров. В этой большой долине собрались разные отряды: гурцев, харлуков, афганцев, халаджей и других племен.
Все вожди сидели кольцом на лиловом афганском ковре, и чаша с крепким сладким вином переходила из рук в руки.
Но мира не было на этом совещании. Каждый хотел главенствовать, каждый доказывал, что его войско если не многочисленнее, то храбрее, упорнее в бою, стремительнее в наступлении. Самым важным из вождей был Амин-аль-Мульк — глава афганцев. С ним бешено спорили глава халаджей Аграк-Мелик и глава гурцев Ихтиар-ад-Дин-Харпуст.
— Халаджи хороши, когда надо делить добычу.
— А гурцы особенно ловки, когда воруют коней!
Прибывший на собрание сердар Тимур-Мелик не мог успокоить ссорившихся. Споры становились все горячее, и уже раздавались бранные слова, после которых вожди хватались за оружие.
— Успокойтесь, почтенные сердары и ханы. Мы съехались, чтобы заключить союз дружбы в дни грозной опасности.