После ухода союзных отрядов Джелаль-эд-Дин уже не мог вступить с монголами в открытый бой, как хотел раньше, — его войско уменьшилось в два раза. Поэтому он спешно отправился на юг.
Его задержала быстрая и многоводная река Синд, стесненная горами. Султан искал лодок и плотов, чтобы переправить войско, но стремительные волны разбивали все суда о высокий скалистый берег.
Наконец привели одно судно, и Джелаль-эд-Дин пытался посадить в него свою мать Ай-Джиджек и других спутниц. Но и это судно развалилось от ударов волн о скалу, и женщины остались на берегу вместе с войском.
Вдруг примчался гонец с криком:
— Монголы совсем близко!
А ночь в это время все затянула своим покрывалом.
Чингисхан, узнав, что Джелаль-эд-Дин ищет переправы через Синд, решил его захватить. Он вел войско всю ночь и на заре увидел противника.
Монголы стали приближаться к войскам султана с трех сторон. Они остановились несколькими полукругами, а река Синд была как бы тетивой лука.
Чингисхан послал Унер-Гулиджу и Гугуз-Гулиджу с их отрядами оттеснить султана от берега, а своему войску дал приказ:
— Не поражайте султана стрелами, повелеваю схватить его живым и притащить ко мне на аркане.
Джелаль-эд-Дин находился в середине мусульманского войска, окруженный семьюстами отчаянными всадниками. Заметив на холме Чингисхана, который оттуда распоряжался боем, султан со своими джигитами бросился в атаку с такой яростью, что погнал монголов, даже сам монгольский владыка обратился в бегство и помчался, нахлестывая плетью коня.
Казалось, что победа могла перейти в руки Джелаль-эд-Дина, но дальновидный и осторожный Чингисхан перед битвой спрятал в засаде большой отряд отборных воинов. Они вылетели сбоку и напали на Джелаль-эд-Дина. Отбросив его, они понеслись на правое крыло, которым начальствовал Амин-аль-Мульк. Монголы смяли его ряды, оттеснили в середину войска, где все воины перемешались и стали отступать.
Затем монголы разбили также и левое крыло. Джелаль-эд-Дин продолжал биться вместе со своими преданными джигитами до полудня и, потеряв обычное спокойствие, бросался как затравленный зверь то на левое, то на правое крыло.
Монголы помнили приказ кагана: «Не пускать в султана стрел», и кольцо вокруг Джелаль-эд-Дина все сжималось. Он бился бешено, стараясь прорваться сквозь ряды врагов.
Поняв, что положение стало безнадежным, султан сбросил шлем, кольчугу и другие воинские доспехи и оставил себе только меч с алмазной рукоятью. Он вскочил на любимого туркменского коня, направил его к реке и с ним кинулся с высокой скалы в темные волны бурного Синда.
Переплыв реку и взобравшись на крутой берег, Джелаль-эд-Дин погрозил оттуда мечом Чингисхану и ускакал, скрывшись в береговых зарослях.
Чингисхан от чрезмерного удивления положил палец на рот, показал на Джелаль-эд-Дина сыновьям и сказал:
— Вот каким у отца должен быть сын!
Монголы, увидев, что султан бросился в реку, хотели вплавь пуститься за ним в погоню, но Чингисхан запретил. Половина войск Джелаль-эд-Дина тоже бросилась в реку, значительная часть переплыла на другую сторону, остальные нашли свою смерть в бурных волнах. Все, кто спасся, направились к границам Индии, где Джелаль-эд-Дин обещал снова собрать войско, чтобы продолжать борьбу с ненавистными врагами родины.
Монголы перебили всех оставшихся на месте сраженья. Воины султана успели бросить в реку его жену, мать и других женщин, чтобы те не достались врагам.
Остался в живых только семилетний сын Джелаль-эд-Дина, захваченный монголами. Они поставили его перед Чингисханом. Мальчик, повернувшись боком к кагану, косился на него смелым, ненавидящим глазом.
— Род наших врагов надо вырывать с корнем! — сказал Чингисхан. — Потомство таких смелых хорезмийцев вырежет моих внуков. Поэтому сердцем мальчишки накормите мою борзую собаку!
Палач-монгол, улыбаясь до ушей от гордости, что он может перед великим каганом показать свое искусство, засучил рукава и подошел к мальчику. Опрокинув его на спину, он в одно мгновение, по монгольскому обычаю, вспорол ножом грудь. Засунув руку под ребра, он вырвал маленькое, еще бьющееся сердце и поднес его Чингисхану.
Тот несколько раз, как старый боров, прокряхтел:
— Кху! Кху-кху!
Повернув саврасого коня и сгорбившись, Чингисхан, угрюмый, двинулся дальше, вверх по каменистой тропинке.