Побег им удался как нельзя лучше. Ничто не помешало Каллисфении сыграть роль пьяного охранника и покинуть в сумерках дом у дороги. Так рабыня греческого происхождения получила свободу.
— Ты увел рабыню и будешь наказан, — смеялась Каллисфения. — Благородный скульптор украл рабыню! Ха-ха-ха! — Она корчилась от смеха.
— Я освободил тебя, сделал великое благо для тебя, а ты смеешься, неблагодарная! Неужто ты думаешь, что я могу увести рабыню и скрыться? Ты ошибаешься. Я взял в долг рабыню. И как только соберу деньги, как только получу за первые же свои работы, я уплачу купцу Хайрану. И тогда попрошу простить меня. Уж очень мне захотелось сделать изображение благородной гречанки. Однако признаюсь тебе, Каллисфения: твое благородное лицо ничего не говорит о твоей душе. Боюсь, что душа твоя не так благородна. Это мы узнаем позднее.
Феофил не сомневался в том, что сможет уплатить за рабыню и что Хайран не пострадает. Он только не знал, как это сделает. Пальмира далеко, поехать туда дорого и трудно. Но стоит ли сейчас ломать голову над этим, когда все так хорошо удалось?
Хайран собрался продавать рабов через два дня после побега Каллисфении. Ни один из рабов, ни охранники не могли ему сказать, кто способствовал побегу рабыни. Хайран обратился к Клеону, но тот был просто ошарашен этим известием: все его планы рухнули, и он понял, что имел дело с коварной красавицей, которая могла сыграть любую роль. Клеон стал помышлять об отъезде из Каписы.
Тогда Хайран стал искать Феофила в том большом буддийском храме, для которого он привез искусных ремесленников и где, он знал, должен был делать каменные изваяния Феофил. Но главный жрец храма, ведающий всеми работами, сказал, что Феофил исчез. И тогда Хайран понял, что почтенный скульптор из греков похитил рабыню.
— Непостижимо… — говорил он.
Теперь уже нельзя было больше откладывать продажу рабов, надо было торопиться, да и пора было покинуть Капису и отправиться в дорогу. Ведь Хайрану предстояло еще заехать в древнюю Маргиану, в Мерв, как стали называть этот город иранские правители Сасаниды, подчинившие его себе.
Главный жрец нового храма закупил всех рабов, предложенных ему Хайраном. Он очень нуждался в искусных ремесленниках. Вместе с другими был продан македонец Полемон, сын Стратона, и скиф Феаген. Они так истомились в ожидании того часа, когда решится их судьба, что были рады, когда их вывели из дома у дороги и погнали к большой площади, где стоял опоясанный деревянными лесами, еще не достроенный буддийский храм. Когда главный жрец стал выяснять, на какие работы способны купленные рабы, он обратил внимание на Полемона, который взялся делать самые лучшие изделия из кожи. В помощники ему был дан скиф Феаген. Они радовались тому, что будут заниматься хорошим делом и будут лелеять мечту о свободе.
КАРАВАН В МЕРВЕ
Покинув Капису, Хайран, его брат и Байт с Забдой долго еще вспоминали благородного и щедрого кушанского купца Кудзулу. Все они искренне хотели принять его в своей богатой Пальмире и, прощаясь, долго рассказывали ему, что ждет его, когда он прибудет туда с караваном.
— Путь долгий и утомительный, — говорил Хайран, — но разве торговые дела купцов были когда-нибудь легкими и безопасными? Всегда и всюду нас подстерегает опасность встретить разбойников или пиратов, заболеть неведомой тяжкой болезнью или вдруг потерять все свое достояние. Однако это не является препятствием, и мы продолжаем свое дело. Иначе люди потеряли бы связь друг с другом, не знали бы, как живут другие племена и народы, какие есть на свете города. Каждый сидел бы в своей норе. Я за то, чтобы путешествовать, пренебрегая опасностью, и ты, я думаю, такого же мнения.
— Я объездил полсвета, — смеялся Кудзула, — и докажу свою преданность торговому делу тем, что прибуду в твою благословенную Пальмиру.
Путь до Мерва был недолгим и благополучным. Верблюдов было мало, поклажа невелика, погода благоприятствовала, все были в добром настроении. С каждым днем Забде становилось все лучше. Постепенно зажили раны, посветлел шрам на лбу, лицо стало по-прежнему свежим и гладким. Перед Байт был прежний Забда. Когда он повязывал голову белой шелковой чалмой, то и вовсе исчезали следы ужасных побоев. Забда почти не вспоминал дней, проведенных в рабстве, и все больше говорил о будущем. Он рассказывал Байт, каким он представляет себе новый дом в Пальмире, каким будет убранство и как они отпразднуют свадьбу. Они весело смеялись над каждой шуткой, и дни проходили так спокойно и приятно, что хотелось продлить это путешествие.