И собственноручно отмѣтила: «Производится въ генералъ-майоры».
Екатерина не ошиблась: князь Циціановъ оправдалъ ея мнѣніе, — пригодился!
(Тамъ же, стр. 143).
Однажды, Екатерина, будучи въ Царскомъ Селѣ, почувствовала себя нехорошо; пріѣхалъ Роджерсонъ, ея любимый докторъ, и нашелъ необходимымъ ей пустить кровь, что и сдѣлано было тотчасъ.
Въ это самое время докладываютъ государынѣ, что пріѣхалъ изъ Петербурга графъ Александръ Андреевичъ Безбородко узнать о ея здоровьѣ. Императрица приказала его принять.
Лишь только графъ Безбородко вошелъ, императрица Екатерина смѣясь ему сказала:
— Теперь все пойдетъ лучше: послѣднюю кровь нѣмецкую выпустила.
(Разсказы Е. Н. Львовой. «Рус. Стар.» 1880. Т. 28. Стр. 340.)
Однажды, въ большой праздникъ, за столомъ, одинъ изъ пажей, служа императрицѣ, наступилъ на ея кружева и разорвалъ ихъ. Императрица сдѣлала маленькое движеніе, въ досадѣ; пажъ такъ испугался, что пролилъ на ея платье тарелку супу. Она засмѣялась и сказала:
— Yous m’avez puni сіе ma vivacité. (Вы меня наказали за мою горячность.)
(Тамъ же, стр. 340.)
Императрица имѣла очень плохой слухъ, не понимала музыки, по любила ее слушать и приказывала князю П. А. Зубову устраивать у нея квартеты и комнатные концерты. Прослушавъ однажды квартетъ Гайдна, она подозвала Зубова и сказала ему на ухо: — Когда кто играетъ соло, то я знаю, что, какъ кончится, его надо аплодировать, но въ квартетѣ я теряюсь и боюсь похвалить некстати; пожалуйста, взгляни на меня, когда игра или сочиненіе требуетъ похвалы.
(Тамъ же, стр. 200.)
Алексѣй Ильичъ Мухановъ, впослѣдствіи сенаторъ, былъ оберъ-прокуроромъ 1-го департамента сената еще молодымъ и неизвѣстенъ Екатеринѣ II.
Сенату поручено было розыскать средства къ умноженію доходовъ. Разсужденія кончились тѣмъ, чтобъ возвысить цѣну на соль. Въ сенатѣ всѣ были на это согласны и никто не смѣлъ подать противнаго мнѣнія, такъ какъ всѣ знали, что повелѣніе объ умноженіи доходовъ исходило свыше. Одинъ Мухановъ подалъ голосъ въ защиту бѣдныхъ, на которыхъ ложилась эта новая тягость. Дѣло было оставлено.
Черезъ нѣсколько времени, Екатерина приказала генералъ-прокурору кн. А. А. Вяземскому привести на одинъ изъ ея выходовъ Муханова и стать съ нимъ въ извѣстномъ мѣстѣ. Она сказала только, что желаетъ видѣть оберъ-прокурора 1-го департамента, не давая замѣтить, что хочетъ его отличить. Между тѣмъ, она узнала объ его имени и отчествѣ.
Вяземскій представилъ его: «вотъ оберъ-прокуроръ Мухановъ.»
Императрица сказала: «Алексѣй Ильичъ! Извините меня, что я васъ до сихъ поръ не знала, тогда какъ вы меня такъ хорошо знаете. Скажите, какимъ образомъ вы узнали мой образъ мыслей, мои правила, мое сердце? Въ вашемъ мнѣніи вы изложили не свое, а мое мнѣніе. Благодарю васъ, благодарю васъ.»
Она сама возложила на него орденъ св. Владиміра 3-й степени, и это было началомъ его возвышенія.
(«Рус. Старина» 1874. Т. 10. Стр. 777.)
Екатерина была недовольна однимъ изъ иноземныхъ пословъ и, пригласивъ его къ обѣду, начала, говорить съ нимъ рѣзко и желчно.
Храповицкій сказалъ вполголоса сосѣду: «Жаль, что матушка такъ неосторожно говоритъ».
Императрица разслышала эти слова и перемѣнила разговоръ. Послѣ обѣда, когда роздали чашки кофе, государыня подошла къ Храповицкому и вполголоса сказала:
— Ваше превосходительство, вы слишкомъ дерзки, что осмѣливаетесь давать мнѣ совѣты, которыхъ у васъ не просятъ.
Гнѣвъ былъ на ея лицѣ; она поставила дрожащею рукою чашку на подносъ, раскланялась и вышла. Храповицкій считалъ себя погибшимъ; онъ едва поплелся домой, по на лѣстницѣ догналъ его камердинеръ съ приказаніемъ, чтобы шелъ къ императрицѣ. Все таки это было лучше, чѣмъ оставаться въ неизвѣстности. Императрица ходила по комнатѣ и, остановившись противъ него, съ гнѣвомъ опять сказала:
— Ваше превосходительство, какъ вы смѣли при собраніи явно укорить меня, тогда какъ вы не должны смѣть въ присутствіи моемъ говорить иначе, какъ отвѣчая на мои вопросы?
Храповицкій упалъ въ ноги и просилъ помилованія. Императрица вдругъ перемѣнила тонъ и съ лаской, приказавъ ему встать, сказала:
— Знаю, знаю, что вы это сдѣлали изъ любви ко мнѣ, благодарю васъ. — Взявъ со стола табакерку съ брилліантами, она продолжала: — вотъ, возьмите на память; я женщина и при томъ пылкая, часто увлекаюсь; прошу васъ, если замѣтите мою неосторожность, не выражайте явно своего неудовольствія и не высказывайте замѣчанія, но раскройте эту табакерку и нюхайте: я тотчасъ пойму и удержусь отъ того, что вамъ не нравится.