(Тамъ же, стр. 776.)
Въ 1789 и 1790 годахъ, адмиралъ Чичаговъ одержалъ блистательныя побѣды надъ шведскимъ флотомъ, которымъ командовалъ сначала герцогъ Зюдерманландскій, а потомъ самъ шведскій король Густавъ III. Старый адмиралъ былъ осыпанъ милостями императрицы: получилъ андреевскую ленту, 1,388 душъ крестьянъ, потомъ орденъ св. Георгія 1-й ст., еще 2,417 душъ, а при заключеніи мира похвальную грамоту, шпагу, украшенную алмазами, и серебряный сервизъ. При первомъ, послѣ того, пріѣздѣ Чичагова въ Петербургъ, императрица приняла его милостиво и изъявила желаніе, чтобы онъ подробно разсказалъ ей о своихъ походахъ. Для этого она пригласила его къ себѣ на слѣдующее утро. Государыню предупреждали, что адмиралъ почти не бывалъ въ хорошихъ обществахъ, иногда употребляетъ неприличныя выраженія и можетъ пе угодить ей своимъ разсказомъ. Но императрица осталась при своемъ желаніи. На другое утро явился Чичаговъ. Государыня приняла его въ своемъ кабинетѣ и, посадивъ противъ себя, вѣжливо сказала, что готова слушать. Старикъ началъ… Не привыкнувъ говорить въ присутствіи императрицы, онъ робѣлъ, но чѣмъ дальше входилъ въ разговоръ, тѣмъ больше оживлялся и, наконецъ, пришелъ въ такую восторженность, что кричалъ, махалъ руками и горячился, какъ бы при разговорѣ съ равнымъ себѣ. Описавъ рѣшительную битву и дойдя до того, когда непріятельскій флотъ обратился въ полное бѣгство, адмиралъ все забылъ, ругалъ трусовъ шведовъ, при чемъ употреблялъ такія слова, которыя можно слышать только въ толпѣ чернаго народа. «Я ихъ… я ихъ…» — кричалъ адмиралъ. Вдругъ старикъ опомнился, въ ужасѣ вскочилъ съ креселъ и повалился передъ императрицей…
— Виноватъ, матушка, ваше императорское величество…
— Ничего, кротко сказала императрица, не давъ замѣтить, что поняла непристойныя выраженія, ничего, Василій Яковлевичъ, продолжайте; я вашихъ морскихъ терминовъ не разумѣю.
Она такъ простодушно выговорила это, что старикъ отъ души повѣрилъ, опять сѣлъ и докончилъ разсказъ. Императрица отпустила его съ чрезвычайнымъ благоволеніемъ.
(Тамъ же, стр. 775).
Императоръ Павелъ, въ бытность свою еще великимъ княземъ, производилъ разъ въ Гатчинѣ ученіе одному изъ конныхъ полковъ.
Маіоръ Фрейгангъ, но какому-то недоразумѣнію, опоздалъ на ученье. Великій князь встрѣтилъ его такъ, что тотъ, просидѣвъ нѣсколько минутъ передъ нимъ молча, съ опущеннымъ палашомъ, на сѣдлѣ, вдругъ свалился какъ снопъ на землю. Великій князь потребовалъ, чтобы ему ежедневно два раза доносили о положеніи пораженнаго ударомъ, и когда послѣдній оправился, тотчасъ послалъ за нимъ.
Подавъ ему ласково руку и посадивъ его, великій князь спросилъ по-нѣмецки:
— Bin ich ein Mensch? (человѣкъ ли я?) — и на молчаніе Фрейгаига повторилъ свой вопросъ, а на отвѣтъ «да», продолжалъ:
— So kann ich auch irren? (тогда и я могу ошибиться?) И далѣе: — «Sind Sie Mensch?» (и вы человѣкъ?)
— Человѣкъ, ваше императорское высочество.
— Dann können Sie auch verzeihen (тогда вы, конечно, умѣете прощать), и обнялъ его.
(«Русская Старина» 1870. Сентябрь. Стр. 294).
До воцаренія императора Павла, анненскій орденъ, учрежденный зятемъ Петра Великаго, герцогомъ голштинскимъ Фридрихомъ-Карломъ, не считался въ числѣ русскихъ. Хотя Павелъ Петровичъ, въ бытность свою великимъ княземъ, и подписывалъ, въ качествѣ герцога голштинскаго, всѣ грамоты на пожалованіе анненскимъ орденомъ, но послѣдній давался только тѣмъ лицамъ, кому назначала императрица Екатерина II. Великому князю очень хотѣлось, чтобъ нѣкоторые изъ его приближенныхъ носили анненскій крестъ, однако императрица именно имъ-то и не давала этотъ орденъ.
Наконецъ, великій князь придумалъ слѣдующую хитрость. Заказавъ два небольшіе анненскіе крестика съ винтами, онъ призвалъ къ себѣ двухъ любимцевъ своихъ, Ростопчина и Свѣчина, и сказалъ имъ:
— Жалую васъ обоихъ анненскими кавалерами; возьмите эти кресты и привинтите ихъ къ шпагамъ; только на заднюю чашку, чтобъ не видала императрица.
Свѣчинъ привинтилъ крестъ съ величайшимъ страхомъ, а Ростопчинъ счелъ болѣе благоразумнымъ предупредить объ этомъ родственницу свою, Анну Степановну Протасову, пользовавшуюся особеннымъ расположеніемъ императрицы.
Протасова обѣщала ему поговорить объ этомъ съ Екатериной и узнать ея мнѣніе. Дѣйствительно, выбравъ удобную минуту, когда государыня была въ веселомъ настроеніи духа, она сообщила ей о хитрости наслѣдника и сказала, что Ростопчинъ опасается носить орденъ и вмѣстѣ съ тѣмъ боится оскорбить великаго князя.