Лучшие солдаты Пико были пехотинцы, всего человек сто, слабый остаток блестящего войска Озорио, победителя при Каухарайадас и побежденного при Маипо. Они помещались в Квилапало, в развалинах большой овчарни, а союзники их, Арауканы, остановились где кому случилось, кругом, в лесу, и их крики день и ночь раздавались со всех сторон, как-будто лес был населен тысячами диких зверей.
Сам Пико выбрал себе сколоченный из досок шалаш, который окошком и дверью выходил к овчарне, а заднею стеною примыкал к большому саду, огороженному со всех сторон высоким дубовым частоколом. Вход в шалаш был только один, — обстоятельство очень невыгодное, в случае нечаянного нападения. Но Пико никогда не показывал ни недоверчивости, ни сомнения, ни страха, и велел приготовить себе в углу постель. В одно мгновение двое из его людей набросали одни на другие звериных шкур, и постель была готова. Наступила ночь. Пико расставил в разных местах часовых, объехал в авангарде и в арьергарде самые опасные пункты и вернулся к шалашу. Там он привязал близ дверей свою оседланную лошадь, завесил шкурой то, что было дверью, и вынув свой огромный нож, прорезал в стене такое большое отверстие, что в случае нападения из двери, он легко мог бы пролезть в него ползком и очутиться в саду. Обеспечив себе отступление, он снял свои шпоры, перекрестился и лег, завернувшись в плащ. Его верная собака, Неприятель, свернулась у него в ногах и улеглась. Никаких других телохранителей Пико никогда не терпел.
Знаете ли вы истоки Биобио и впадающих в нее Лаха, Дукеко и Вергару? Если вы не знаете их, то мне жаль вас. Там рай. И в самом деле в раю, вероятно, была тоже девственная, нетронутая цивилизациею природа, реки, леса, озера, холмы, водопады, птицы, звери, цветы, природа благоухающая и гармоническая во всех своих проявлениях.
Обширный край, омываемый этими реками, был в продолжении трех веков театром борьбы между Арауканами и теми, кто старался их покорить. Напрасные усилия! Арауканы и их могучая природа остались как бы нетронутыми. Только ряд крепостей, опоясывавший тот край, оставил страну в грозном и величественном уединении.
В то время, о котором идет речь, все эти крепости разваливались, потому что каждая была десять раз взята приступом, переходя из рук в руки между воюющими сторонами. В конце борьбы за независимость, дикари и разбойники, бродившие в долинах, беспрестанно нападали на эти остатки укреплений, защищаемые Чилийцами.
2-го сентября 1824 года самая дальняя из этих крепостей, Начимиенто, была занята отрядом Люиса Залазара, отличавшегося в этой борьбе. Залазар, как и все, служившие под его начальством, родился в этой самой крепости, что избавляло всякого от поверки, был ли он храбр, или нет. Крепость Начимиенто была знаменитым гнездом, из которого вышло множество орлов на защиту отечества.
Только что светало. Залазар, стоя на восточном валу своей крепости, задумчиво смотрел на противоположные берега Биобио и Вергары, которые сливаются в этом месте. Вдруг возле него прегромко зевнул часовой.
— Ну, что, какова была ночь, Коронадо? — спросил его Залазар.
— Да, что, почти такая же, как всегда: смерть как холодно, и все было так спокойно, что даже скука пронимает: хоть бы Испанца какого-нибудь Бог послал, погреться немножко, да и душу отвести.
— Потерпи немножко! Вот, они скоро нагрянут на нас…
— Да, пожалуй, если мы на них не нагрянем.
— Они в Квилапало стоят уж третий день; Синиаго был тут и сказывал.
— Синиаго?… Это тот, что года два назад перебежал к неприятелю, когда увели наших лошадей в Сан-Карлосе.
— Тот самый.
Часовой с недоверчивостью покачал головой. Залазар продолжал:
— Если он правду говорит, то этот разбойник Пико собирается не в шутку на нас напасть. У него больше четырехсот человек, Испанцев и Индейцев. А нас всего тридцать два человека, и помощи ждать не от кого.
— Это точно, что нас немного… — сказал часовой и стал задумчиво копать землю своею обнаженною саблей.
Потом, помолчав немного, Коронадо стал вдруг беспокоен, и с гордостью поднял голову. В глазах его горела необузданная отвага и ненависть; лице налилось кровью, и верхняя губа, едва опушенная только что пробившимися усами, судорожно дрожала.
— Дон Залазар! — вскричал в исступлении часовой, — пора этому зверю погибнуть!
— Кому это?
— Испанцу Пико. Да, клянусь жизнью моей матери, я докажу этому разбойнику, что одной жизни довольно, чтобы с ним справиться! Либо он, либо я должен погибнуть, если только мы не пропадем оба, что, впрочем, для меня все равно.